Как бы я ни возмущалась идеей поговорить с Кэлом после вчерашнего, я должна отдать ему должное за то, что он явился сегодня утром, ища ответы. Он получил от меня унцию уважения.
Может быть, ему не все равно.
Я быстро выкидываю эту мысль из головы. Его появление сегодня не имеет никакого отношения ко мне, но имеет отношение к выяснению того, кто отец Ками. Возможно, его вообще не было бы здесь, если бы я не оставила все так, как вчера вечером. Поскольку я решила избежать общения с Кэлом и эмоций, которые он вызывал, это мое последствие. Это был не самый зрелый момент, но я понятия не имела, как справиться с тем, что он думает, что я буду заниматься сексом с кем-то так скоро после нашего разрыва.
Я знаю, что мы встречались всего несколько месяцев, но они значили для меня все. И какое-то время я думала, что он чувствует то же самое.
Я должна была знать лучше.
Хотя у меня возникает искушение оставить его там еще на несколько минут, чтобы он мог погрязнуть в своих мыслях, я могу избавить нас обоих от страданий.
Его беззвучное шевеление губ привлекает мое внимание, и я увеличиваю громкость в приложении настолько, чтобы услышать его.
— Что, если я не справлюсь с ролью родителя? — спрашивает он себя.
— Ну, ты же не можешь быть хуже своего отца, — отвечает он сам себе.
— Он самовлюбленный психопат. Планка изначально была установлена не очень высоко.
Я не хочу находить его привлекательным — ни в малейшей степени, но я чувствую, что мои губы изгибаются вверх при виде того, как он ведет полноценный разговор с самим собой.
Почему ты улыбаешься ему, как никому другому?
Эта мысль отрезвляет, и я закрываю телефон, чтобы не смотреть на него больше.
Я отвожу плечи назад, прежде чем открыть дверь. Кэл поднимает голову на скрип петель, открывая свои красные глаза и изможденный вид. Я бы поставила деньги на то, что он, скорее всего, страдает от похмелья, а не от недосыпания, как я. Это видно по тому, как он морщится от яркого света, висящего надо мной и освещающего крыльцо.
Я до боли сжимаю кулаки, видя доказательства его зависимости.
Это не твоя проблема.
Тогда почему пронзительная боль в моей груди усиливается при мысли о том, что он продолжает страдать?
— Нам нужно поговорить, — говорит он.
Я проверяю, не прячется ли Ками за углом, прежде чем закрыть за собой дверь.
— Прямо сейчас?
— Да, прямо сейчас. Я бы хотел поговорить об этом вчера вечером, но кто-то выгнал меня до того, как мы успели кое-что прояснить.
Вздох вырывается из меня прежде, чем я успеваю его подавить.
— Хорошо, — я открываю дверь. — Ками! Я собираюсь забрать почту, так что вернусь через несколько минут! — мой голос эхом отражается от высоких потолков.
Она выкрикивает свой ответ, но он выходит приглушенным, скорее всего, из-за того, что она набила полный рот блинов.
— Неужели у меня есть всего несколько минут для такого разговора?
— Я не могу оставлять ее одну надолго. В прошлый раз, когда я работала на улице, она украла мою тушь и в итоге получила инфекцию после того, как ткнула ей в глаз.
— Хорошо, — он не улыбается, что необычно для него.
Он нервничает. Если бы он не выпил чего-нибудь, чтобы унять свое беспокойство, правда стала бы очевидной, пока мы молча шли к почтовому ящику. Особняк возвышается позади нас, отбрасывая массивную тень на заросшую лужайку перед домом, отчего поместье кажется еще больше, чем его четырнадцать тысяч квадратных футов.
Часть меня хочет, чтобы он взял инициативу в свои руки и заставил меня ответить, но его губы остаются плотно сжатыми, пока я беру почту.
Чего ты ждешь? Просто скажи ему правду.
В том-то и дело. Я не уверена, как это сделать, не сорвавшись на сестру. Сколько бы времени ни прошло, я все равно не могу говорить об Антонелле без слез и ярости. Я надеюсь, что настанет день, когда я смогу вспоминать ее и улыбаться.
Но сегодня не тот день.
Вместо этого меня захлестнула волна негативных эмоций. Боль. Беспокойство. Страдание. Каждая из них бьет сильнее предыдущей. Обычно я хорошо справляюсь с ними, но я всегда была слабой, когда дело касалось моей старшей сестры и ее проблем.
Борьба с наркотиками — это не проблема, Алана. Это зависимость.
Моя рука, сжимающая почту, дрожит, заставляя конверты трястись.
Кэл кладет руку поверх моей, чтобы остановить дрожь.
— Эй.
Я считаю невозможным смотреть ему в глаза, поэтому продолжаю смотреть на открытый почтовый ящик. Любой ответ застревает у меня в горле.
— Камила моя? — то, как он это спрашивает — мягко и безоценочно, едва не ломает меня.
Я на секунду задумываюсь, что бы он сделал, если бы она была его. Он из тех мужчин, которые сделают шаг вперед и предложат помощь, или он уйдет, как всегда, еще раз доказав, насколько он разочарован?
Все это не имеет значения.
Я напрягаю позвоночник и смотрю прямо ему в глаза.
— Нет. Она не твоя.
Он отпускает мою руку, словно его кожа может загореться, если он продолжит прикасаться ко мне еще хоть секунду. На его лице появляется мрачное выражение, совершенно нехарактерное для него.
— Кто тот парень, с которым ты спала? — его вопрос имеет острую грань.
Я втягиваю воздух.
— Ты серьезно спрашиваешь меня об этом снова?
— Я знаю, как делаются дети, и если не я отец, то кто-то точно должен им быть. Поэтому мне любопытно, кто привлек твое внимание через месяц после моего ухода.
Мои мысли уходят в пустоту, когда я бросаюсь вперед и тычу в середину его груди указательным пальцем.
— Ты прав. Кто-то должен быть отцом Ками, хотя я не уверена, кто именно, поскольку моя сестра была под кайфом большую часть своей беременности, — слова прозвучали громко и четко, несмотря на звон в ушах.
Его тонко сжатые губы раздвигаются, а складки на лбу разглаживаются, пока совсем не исчезают.
— Мне жаль, Алана. Я был глуп, предположив, что ты спала с...
Какое бы выражение ни было на моем лице, он отступает на несколько шагов назад.