Он не шевелится при звуке моих шагов, хотя его пальцы дергаются по бокам. Его глаза остаются закрытыми, пока я стою на коленях рядом с ним и осматриваю его тело на предмет повреждений.
— Что случилось? — спрашиваю я.
— Я упал.
— И ты не подумал встать?
— Комната продолжает кружиться, — пролепетал он.
От беспокойства я вскакиваю на ноги. У него инсульт? Или, может быть, что-то с его мозгом?
— Что... — мой вопрос обрывается при виде наполовину наполненной бутылки водки высшего сорта, пролитой рядом с ним.
Конечно.
Я не должна удивляться. Я видела, как эта история повторялась с Кэлом снова и снова, но чувство, прокладывающее себе путь в моем желудке, заставляет меня сжимать руки в кулаки. Многолетний гнев поднимается на поверхность при виде того, как он лежит на полу, не в силах подняться из-за большого количества алкоголя.
Однажды наркоман, всегда наркоман.
Я сдвигаю маску на место, сохраняя голос отстраненным, когда спрашиваю.
— Тебе больно?
— Только здесь, — он постукивает себя по груди, прямо над сердцем.
Боже. Так грустно видеть, как взрослый мужчина страдает как он. Во время нашего детства и ранней взрослой жизни он всегда был полон жизни. Видеть, как он превратился в эту сломанную версию самого себя, только пробуждает во мне защитника.
Кэл так много может предложить миру, но его ненависть к себе и деструктивные модели поведения каждый раз встают на его пути. Какая-то часть меня надеялась, что он нашел счастье за те шесть лет, что мы провели в разлуке.
Не с кем-то другим, а с самим собой.
Он не лучше, чем в тот день, когда ушел.
Я поднимаю бутылку с водкой, чтобы она больше не выливалась, прежде чем осмотреть пространство. Несколько старых хоккейных трофеев Кэла разбросаны по полу, вместе с его старой майкой НХЛ и несколькими открытыми коробками.
Неудивительно, что он пил. Перебирание таких воспоминаний — тех, которые представляют собой самые высокие достижения и самые сильные падения — расстроило бы любого. Просто способ Кэла справиться с этим — самый худший.
— Что случилось? — на этот раз мой голос гораздо мягче.
Он моргает, глядя в потолок.
— Я упал.
— Ты говорил. Но как?
— Потерял равновесие, когда пытался поднять бутылку, — он спотыкается на фразе. Несмотря на лужу на полу, Кэл, должно быть, выпил приличное количество, если он падает и спотыкается о слова.
Я помогаю ему опереться на один из дорожных чемоданов, крехтя от того, сколько он весит.
— Что случилось до этого?
Перестань задавать ему вопросы и уходи.
Но когда я думаю о том, чтобы уйти, в моей голове всплывает образ Кэла, стучащего себя по груди и говорящего, что ему больно.
Я не остаюсь ради пьяного мужчины, который стоит передо мной. Я остаюсь ради человека, которого когда-то любила больше всего на свете.
Он забирает бутылку водки и опрокидывает ее на открытую коробку рядом с собой.
— Стоп! — я выхватываю бутылку из его рук и кладу ее в недоступное место, прежде чем оценить ущерб. — О, нет, — я прижимаю руку ко рту. — Что ты сделал?
Водка пропитывает сотни фотографий семьи Кейн. На одной из них сверху изображена мать Кэла, которая смотрит в камеру. Ее светлые волосы похожи на золото, немного светлее, чем у Кэла. Его отец обнимает ее за плечи. Он выглядит точно таким же, каким я его помню, суровым, с намеком на что-то, скрывающееся за его темными глазами-бусинками. Трое братьев Кейн улыбаются в камеру, причем Кэл едва ли выше Деклана. Роуэн — самый маленький, хотя здесь ему, наверное, едва исполнилось десять лет.
— Какая разница? Все равно все испорчено.
Я пытаюсь спасти некоторые фотографии, вытирая водку нижней частью рубашки.
— Это воспоминания.
— Воспоминания о чем? О семье, которой больше не существует? — огрызается он.
Я продолжаю заниматься своим делом, намереваясь сохранить как можно больше фотографий.
— Я понимаю, что ты расстроен.
— Что ты понимаешь? — он хмурится.
— Ты не единственный, чья мать умерла. Возможно, наши ситуации не совпадают, но я понимаю, каково это — потерять любимого человека из-за того, что ты не можешь контролировать.
Его остекленевшие глаза следят за моими движениями.
— Ей было бы стыдно за меня.
Я отступаю назад.
— Что? Почему ты так говоришь?
— Посмотри на меня, — он хватает трофей и запускает его в противоположном направлении. Он врезается в башню из коробок и ударяется об пол.
— Прекрати!
— Зачем? Они же ничего не значат, — он повторяет то же самое с другим трофеем, но на этот раз он врезается в стену и раскалывается пополам.
— Хватит! — я отпихиваю два других кубка, пока он не уничтожил и их. — Разозлись. Шуми, но не буянь. Ты лучше этого.
Он вскидывает руки вверх.
— Лучше? Или я просто оттягиваю время, пока не превращусь в него?
Ему не нужно уточнять, о ком именно он говорит, потому что я и так знаю. Это написано на его лице.
У меня защемило в груди, от этого ощущения каждый вдох становится болезненным.
— Единственное, что у вас двоих есть общего — это проблема зависимости.
— Ты права. Потому что в отличие от меня, мой отец успешен. У него есть наследство. А что есть у меня?
— Для начала, сердце.
Он хмурится.
— Кого это волнует? Что это дало мне в долгосрочной перспективе? Боль? Страдания? Разочарование? — он со вздохом смотрит в потолок. — Я не могу сделать ни одной правильной вещи. Вся моя жизнь была одной неудачей за другой, и я так чертовски устал притворяться, что меня это не беспокоит.
В этот момент Кэл крадет фрагмент моего сердца, когда по его щеке скатывается единственная слеза. Слеза, которая уничтожает последнюю каплю злости, которую я испытываю к нему сегодня.
Завтра я буду злиться из-за того, что он напился в доме.
Но сегодня...
Сегодня ему нужен друг.
Я притягиваю его в свои объятия и вытираю слезу, изгоняя ее из своего существования, как будто ее никогда не было.