— Вы в порядке?
Я вздрогнул от звука детского голоса. Он напоминает мне голос Ланы, вплоть до легкого хрипа. Голова снова начинает кружиться.
Лана поднимается и целует макушку своей дочери.
— Спасибо, детка. Очень мило с твоей стороны помочь ему.
— Нам нужен врач?
— Нет. Ему просто нужно немного отдохнуть.
— И что-нибудь покрепче, — ворчу я.
Лана поворачивается к дочери.
— Видишь? Он достаточно здоров, чтобы снова принимать плохие решения. Все в порядке.
Ее нос подергивается.
— Это бессмыслица.
Лана вздыхает.
— Я объясню тебе утром, mi amor — моя любовь.
— Но...
Лана показывает в сторону лестницы.
— Vete a dormir ahora mismo — Иди спать прямо сейчас.
Боже. Она выглядит и звучит так же, как ее мать.
Может быть, потому что она и есть мать.
Мое тело онемело.
У тебя сердечный приступ?
Судя по тому, как покалывает левую руку и кажется, что сердце может выскочить из груди, я бы не стал этого исключать.
Ребенок показывает на меня пухлым пальцем.
— Он выглядит не очень хорошо.
— С ним все будет в порядке. У него просто болит голова.
— Может, от твоего поцелуя все пройдет, как с моими бо-бо.
— Нет, — говорим мы с Ланой одновременно.
— Хорошо. Никаких поцелуев, — ребенок скрещивает руки, надувшись.
Лана переводит взгляд на мой рот. Ее язык выныривает, чтобы провести по нижней губе, отчего кончики моих ушей становятся розовыми.
Ты безнадежен. Совершенно и абсолютно безнадежен.
— Почитаешь мне сказку? — ребенок прерывает нас, ее голос действует на мое настроение как ледяной душ.
Может ли она действительно быть моей? Стала бы Лана прятать от меня ребенка долгие годы только потому, что ненавидит меня?
Комната кружится вокруг меня. Я закрываю глаза, чтобы не смотреть на мини-себя и Алану.
— Камила, — предупреждает Лана.
— Не забудь про банку ругательств, — напоминает ей дочь.
Я представляю, как Лана закатывает глаза, говоря.
— Напомни мне утром.
— Хорошо! — шлепанье ног по деревянной лестнице эхом отражается от высоких потолков.
Лана молчит, пока вдалеке не щелкает дверь.
— Она уже ушла, так что можешь перестать притворяться спящим.
Я смотрю на люстру.
— Она... — как бы ни старался, я не могу закончить предложение. Лана никогда не была похожа на человека, скрывающего подобный секрет, но люди делают безумные вещи, чтобы защитить тех, кого они любят, особенно от тех, кто может причинить им боль.
Возможно, именно поэтому дедушка отдал Лане документы на дом. Он мог подумать, что я плохо справляюсь с содержанием своего ребенка, и поэтому взял все на себя.
Если, конечно, он вообще оставил ей дом.
— Она что? — Лана нажимает.
— Моя?
Она моргает.
— Ты серьезно только что спросил меня об этом?
— Просто ответь мне, — мой страх перерастает в возбуждение. Я не спешу поддаваться своему гневу, но между ранними признаками головной боли и узнаванием о ребенке, о существовании которого я даже не подозревал, мое терпение истощается.
— Не все ли равно, если это так?
Вопрос Ланы кажется мне ловушкой, но я все равно охотно попадаю в нее.
— Да. Нет. Может быть. Черт! Я не знаю. Она моя? — я провожу руками по волосам и натягиваю пряди, заставляя кожу пульсировать.
— Если ты действительно спрашиваешь меня об этом, значит, ты меня совсем не знаешь.
Я вскарабкиваюсь на ноги, не обращая внимания на головокружение, когда поднимаюсь во весь рост.
— Что, по-твоему, я должен думать? Мы же не остались друзьями, когда виделись в последний раз.
— Так ты полагаешь, что я буду держать твоего ребенка подальше от тебя из-за своих личных чувств?
— Либо так, либо ты чертовски быстро переспала с кем-то, когда я уехал, — это худшее, что я мог сказать. Злобное, осуждающее, чертовски глупое, заявление, о котором я сожалею в тот момент, когда оно прозвучало. На этот раз я даже не могу винить алкоголь, что только усугубляет мою вспышку.
Температура в комнате падает.
— Убирайся, — шепчет она.
Я застываю на месте.
— Черт. Прости меня. Я не знаю, почему я это сказал. То есть, я знаю, почему я это сказал, но я не должен был...
— Убирайся из моего дома, пока я не вызвала копов, чтобы они сами тебя выпроводили, — она отворачивается от меня. То, как сотрясаются ее плечи при каждом глубоком выдохе, усугубляет неприятные ощущения в моем желудке.
— Алана...
Она поворачивается на каблуках и указывает на дверь.
— ¡Lárgate! — Убирайся!
Мне не нужен «Гугл Переводчик» для перевода.
Я поднимаю руки вверх в знак покорности.
— Хорошо. Я ухожу.
Ты просто уйдешь, не получив никаких ответов?
От кого? Лане, которую я знал, нужно было успокоиться, прежде чем она начнет говорить. Я уже давно понял — если слишком сильно давить на нее, она оттолкнет меня еще дальше.
Я взялся за ручку своего чемодана и вышел через парадную дверь.
— Подожди.
Я останавливаюсь на входном коврике, вдавливая ноги в выцветшие буквы «sin postre no entran — без десерта не входить».
— Дай мне запасной ключ, — она делает шаг вперед и протягивает руку.
Левую руку без кольца.
Какое это имеет значение? Ты же здесь не для того, чтобы вернуть ее.
Я задерживаюсь на этой мысли, повторяю ее дважды, прежде чем натянуть свою обычную улыбку.
Ее ноздри раздуваются.
— Ключ, Каллахан.
Я трачу секунду на то, чтобы достать серебряный ключ из кармана. Когда Лана тянется за ним, ее пальцы касаются моей кожи, посылая разряд электричества прямо в мое тело. Она отдергивает руку и прижимает ее к груди.
Должно быть, она почувствовала то же самое.
Отлично. По крайней мере, я могу лечь спать сегодня, зная, что хотя она может ненавидеть меня, но ее тело с ней не согласно.
Ты идиот, если считаешь, что это какое-то достижение.