Трясущейся рукой я возвращаю занавеску на место, когда свет фар исчезает с подъездной дорожки. Всякое подобие контроля над моими эмоциями рушится, реальность бьет по лицу кастетами.
Кэл вернулся.
Я хочу плакать. Я хочу кричать. Я хочу послать его обратно в Чикаго.
Все, что связано с тем, чтобы увидеть его снова, причиняет боль. Как будто кто-то раздробил мое сердце до неузнаваемости.
Я ненавижу то, что он все еще заставляет мою грудь болеть от простой улыбки, почти так же, как я ненавижу то, что я хотела притянуть его в свои объятия и умолять никогда больше не уходить.
Неужели ты ничему не научилась с прошлого раза?
Я немного сбавила обороты. Кэл снова перевернул мою жизнь с ног на голову, и мой разум все еще пытается наверстать упущенное. Чтобы унять тошнотворное чувство в животе, которое не проходит с тех пор, как он появился на моем пороге, я глотаю воздух.
Он не должен был возвращаться. В последний раз, когда я его видела, он обещал мне это.
Ты действительно удивлена? С каких это пор он стал человеком слова?
Я думала, он будет уважать меня и наше прошлое настолько, что выполнит свою клятву.
Ты была дурой.
Нет. Я была достаточно отчаянной, чтобы поверить ему, даже когда он разбивал мне сердце.
— Кэл?
Он игнорирует меня, продолжая кидать одежду в открытый чемодан, стоящий на его кровати.
Я захожу в его комнату и закрываю за собой дверь.
— Куда ты едешь?
Он не обращает на меня внимания.
— Что случилось? — я кладу руку ему на плечо и сжимаю его.
Он напрягается, задыхаясь в рубашке, зажатой в его сжатом кулаке.
— Не сейчас, Алана.
Алана? С каких пор он называет меня полным именем?
Я обхожу его и падаю на кровать.
— Почему ты собираешь вещи?
— Я уезжаю, — его голос звучит ровно.
Мои брови напрягаются.
— Что-то случилось в Чикаго?
— Нет.
Что-то в напряжении его тела и в том, как он избегает зрительного контакта, заставляет мое сердце бешено колотиться в груди.
— Хорошо... — я подтягиваю ноги под себя. — Как долго ты собираешься отсутствовать?
Он приостанавливает свою беспорядочную упаковку вещей.
— Я не вернусь.
Мой смех быстро угасает, когда на его лице появляется напряженное выражение.
Я опускаюсь на колени, чтобы наши глаза были на одном уровне.
— Что происходит? Что-то случилось на ужине с твоим дедушкой?
Его кулак сжимается вокруг рубашки.
— Я больше так не могу.
— Что ты больше не можешь?
Его взгляд скользит от чемодана к моему лицу.
— Мы.
Мою грудь словно молния расколола пополам.
— Что? — прерывистый шепот едва пробивается сквозь мои губы.
Боже. Это та же речь, которую мой отец сказал моей маме в день, когда бросил нашу семью. Только вместо того, чтобы смотреть, как отец пакует чемоданы, я смотрю как это делает Кэл.
Я качаю головой.
Нет. Кэл не твой отец. Он никогда бы не бросил тебя вот так, особенно после того, как обещал любить тебя вечно.
— Нам не следовало быть вместе, — тихо говорит он.
Мои глаза горят, как будто я держала их открытыми, когда погружалась в соленую воду.
— Что ты только что сказал?
— Ты и я... Было глупо с моей стороны думать, что мы будем хорошей парой.
Я задыхаюсь. Он берет с тумбочки бутылку водки и пьет, пока прозрачная жидкость не стекает по его подбородку. Мой желудок урчит от этого, но я не обращаю внимания на кислоту, ползущую в горло.
Он страдает, думаю я.
Это временно, пока он справляется с завершением своей карьеры, повторяю я эту отговорку в миллионный раз за лето.
Я сжимаю его голову между руками, не обращая внимания на то, как они дрожат на его щеках.
— Ты не это имеешь в виду.
— Это.
Мои пальцы прижимаются по бокам его лица.
— Просто поговори со мной и расскажи, что происходит.
Он отводит свои красные глаза в сторону.
— Мне больше нечего сказать.
— Я думала, ты... счастлив.
— Нет, Алана. Я употребляю, — его верхняя губа кривится.
Я отступаю назад.
— Что?
Этого не может быть. Кэл знает, как я отношусь к наркотикам. У меня такая же негативная позиция по отношению к ним с тех пор, как у моей сестры случилась первая передозировка.
— Как еще, по-твоему, я пережил это жалкое лето, восстанавливаясь после травмы, пока моя команда праздновала свой большой чемпионат?
Жалкое лето?
Я игнорирую острую боль, пульсирующую в моем теле, зная, что он не может иметь в виду это после всего, что мы пережили вместе.
— Ты казался нормальным, когда я спрашивала об этом.
— Потому что я принял достаточно окси, чтобы чувствовать себя так.
Я делаю глубокий вдох.
— Хорошо. Ну, теперь, когда я знаю, я уверена, что тебе нужна помощь. Ты не первый человек, который борется с опиоидной зависимостью после травмы, — мой голос остается легким, несмотря на тяжесть, которая давит на меня.
— Мне не нужна помощь, — он отстраняется, прижимает бутылку водки к губам и пьет еще.
Я выхватываю у него бутылку.
— Ты лучше, чем это.
Мышцы на его челюсти напрягаются.
— Правда? Или ты слишком ослеплена своей любовью, чтобы увидеть меня настоящего?
Мое зрение затуманивается.
— Я не слепая.
Я надеюсь, конечно, но не забываю о проблемах, которые сейчас происходят. Я просто думала, что мы можем работать над одной проблемой за раз, начиная с его депрессии.