Мысли миссис Паникер не успевали угнаться ни за словами, срывавшимися с губ старца, ни за непрекращающейся чередой потрясений, которую эти слова вызывали в ее душе. По слухам, в Восточном Суссексе не было человека ужаснее, чем Жирняга Ходжес, это все говорили в один голос. Страшно было подумать, на что он мог толкнуть Реджи!
Ноакс и Вуллитт вытаращили глаза, Реджи тоже вытаращил глаза, в общем, все вытаращили глаза. Откуда он все знает?!
— Мои пчелы, — усмехнулся старец, — летают повсюду.
Выгнув шею, он удовлетворенно, словно фокусник, доставший из воздуха туза, потер руки. Раздался сухой, скребущий звук.
— Всюду летают, всех видят…
Окончание фразы — «…и всё мне рассказывают» — повисло в воздухе. Миссис Паникер поняла, что он не договорил ее из опасения показаться сумасшедшим. Все и так считали его выжившим из ума.
— Увы, до того, как вы успели похитить у несчастного сироты-беженца его единственного друга и любимца, вам перешел дорожку новый постоялец, мистер Шейн. Но именно в тот момент, когда он был готов скрыться с ворованной птицей, на него напали и ударили сзади по голове. И тут мы подходим к пункту или, точнее, к одному из пунктов, по которому наши с полицией точки зрения разнятся, поскольку они также разнятся и по вопросу о целесообразности физического воздействия на задержанных, особенно если это задержанные, а не осужденные.
«Боже правый, — подумала миссис Паникер, — какой же он замечательный человек!»
Все в нем: и осанка, и речь, и твидовый костюм, и расползшаяся на нитки крылатка — несло давно забытый дух Британской империи, неистребимый, как запах крепкого турецкого табака, дух силы и незыблемости моральных устоев.
— Ну, знаете, — недовольно пробурчал Ноакс, хотя, может быть, это был Вуллитт.
— Так вот, — простодушно и безмятежно продолжал старец, — полиция, как я вам уже сообщил, твердо убеждена, что человеком, который незаметно подкрался к мистеру Шейну, выносившему клетку с Бруно из дома, и убил его, были вы, мистер Паникер, в то время как я полагаю, что это сделал…
Цепкий взгляд старика теперь был устремлен на тяжелые черные ботинки Реджи, которые она собственноручно начистила до блеска этим утром, когда ничто не предвещало беды.
— …что это сделал человек, у которого размер обуви куда меньше, чем у вас.
Лицо Реджи, потерянное, гладкое, как коленная чашечка, застывшее, только чуть перекошенное с одной стороны, потому что бровь и угол рта смотрели вниз, вдруг дернулось. На мгновение оно ожило и расплылось в мальчишеской ухмылке. Выпростав из-под стола свои огромные ноги, он вытянул их перед собой, впервые в жизни восторгаясь их чудовищным размером.
— Говорил я этим гадам, говорил! — возопил он. — Ваша правда, еще день-другой, и я продал бы эту чертову птицу, рассчитался с Жирнягой, и поминай как звали. Но это же не я придумал! Это все Паркинс! Визитку Блэка я у него из бумажника спер! Его и берите, за что меня-то? Это же Паркинс!
— Какой еще Паркинс?
Полицейские недоуменно покрутили головами, и тогда старик перевел глаза на миссис Паникер.
— Наш постоялец, он живет у нас дольше всех, в марте будет два года.
Она вдруг поняла, что Саймон Паркинс ей никогда особенно не нравился, но у нее не было поводов заподозрить его в чем-либо сомнительном или недобропорядочном. Каждое утро он вставал в один и тот же час, не сказать чтобы рано, потом отправлялся к своим свиткам или рукописям, или над чем он там корпел в библиотеке Габриэль-парка, сидел там до поздней ночи и возвращался домой, в свою комнату, где возле настольной лампы его ждал ужин, прикрытый сверху тарелкой, чтобы не остыл.
— А ты, парень, видать, частенько заглядываешь в бумажник этого мистера Паркинса, верно? — спросил не то Ноакс, не то Вуллитт с несколько наигранным дружелюбием, словно чувствуя, что возможность предъявить Реджи обвинение в убийстве ускользает и надо успеть обвинить его хоть в чем-нибудь, пока не поздно.
Старик повернул голову в сторону полицейских. В комнате раздался хруст.
— Вынужден напомнить вам, джентльмены, что мои дни сочтены, посему я попросил бы вас воздержаться от не имеющих отношения к делу вопросов. Вы замечали, что Паркинс интересуется птицей?
Вопрос был адресован миссис Паникер.
— Бруно сложно было не интересоваться, — ответила она, отмечая про себя, что почему-то говорит о попугае в прошедшем времени.