Она смотрит на меня, выгнув одну бровь, и я наклоняюсь, чтобы быстро поцеловать её в губы.
– Кстати, о ресторанах, когда мы здесь закончим, я отвезу тебя в «676».
– Что это?
– Ресторан. Тебе стоит попробовать их малиновый мартини и вафли с арахисовым маслом и джемом.
– По правде говоря, звучит очень хорошо.
– Это просто невероятно вкусно, – всё ещё держась за руки, мы направляемся ко входу.
Прошло чуть больше года с тех пор, как в меня стреляли. Чуть больше года с тех пор, как пуля прошла через мой мозг. Всё это время балом правят Джонатан и Малыш Эдди, и это меня вполне устраивает. Формально всё до сих пор принадлежит мне, и я думаю, что это можно посчитать исполнением долга перед Ринальдо. Пока я находился в коме, Леле вернулась в Италию, забрав с собой обеих дочерей. Она приезжала один раз и передала Алине все свои семейные рецепты.
Моя репутация убийцы плюс то, что я выжил после выстрела в голову, похоже, держит моих врагов в страхе. Хотя я сейчас не более, чем номинальная фигура, никто не готов бросать организации вызов. Я удивлён и впечатлён тем, как хорошо Джонатан и Малыш Эдди управляют бизнесом. Доход сейчас, в основном, легальный, и они наняли много подходящих людей, чтобы всё продолжало нормально функционировать.
Физическая травма, кажется, помогла мне стать менее психически сломленным. Марк думает, что это связано не с повреждением моего мозга, а скорее с самими переживаниями. Даже если я их не помню, они, видимо, изменили мой взгляд на жизнь и на других людей. Не понимаю как, но это работает. Я всё ещё могу становиться импульсивным и рассеянным, но пока рядом со мной Алина или Мейси, играющая с мячом, я по-настоящему счастлив. Когда я один, то до сих пор иногда случаются панические атаки, ночные кошмары тоже не прекратились полностью, но всё стало намного лучше. Порой я переживаю, что Алине приходится всё это терпеть, и часто спрашиваю себя, нет ли у неё чувства, будто она застряла здесь со мной. Но она продолжает говорить мне, что так не считает, и я ей верю.
Я никогда не говорил ей, что люблю. Думаю, что люблю, но ни разу не произнёс этого вслух.
Мы стоим в безумно длинной очереди, которая изгибается и петляет вдоль огороженных верёвками проходов, люди, не теряя времени даром, фотографируются рядом с рекламными плакатами на стенах. Потом сидим в кинотеатре и смотрим документальный фильм о строительстве башни, и Алина кладёт голову на моё плечо, наблюдая за мелькающими на экране кадрами.
Наконец добираемся до лифта и долго едем на самый верх. Когда двери открываются, я слышу, как Алина ахает от открывшегося вида. Мы направляемся к окнам, где находятся телескопы, в которые можно посмотреть, если сунуть в них несколько четвертаков.
– Это наш дом? – Алина, вцепившись в перила, разглядывает сверху город.
– Да. Вон там Миллениум-Парк и Солджер Филд. Видишь колесо обозрения на Военно-морском пирсе? А там все музеи. Может, нам стоит попробовать сходить в один из них.
Пока Алина расплачивается за сувениры, я ступаю на обзорную площадку. Становлюсь на огромный кусок стекла и смотрю вниз в пустое пространство. Прозрачная платформа заставляет немного нервничать, но как только я оттуда уйду, всё пройдёт. Высота никогда не становилась для меня инициирующим фактором, так что я в порядке.
С такой высоты всё кажется таким мирным. Даже толпы людей на улице выглядят спокойными. И только подойдя совсем близко, можно увидеть, каким всё может быть уродливым.
И я несу ответственность за большую часть этого уродства.
Чувствую, как чья-то рука скользит в мою, и Алина осторожно ступает на платформу.
– Чёрт, – бормочет она, – это просто безумие.
– Они ставили на эти платформы грузовики, – напоминаю я ей о видео, которое мы смотрели. – Всё хорошо.
Она сжимает мои пальцы и смотрит вниз.
– Как высоко…
Я фыркаю, подношу её руку к губам и целую костяшки пальцев. Мы возвращаемся к осмотру города, указывая на достопримечательности и места, где мы уже побывали. Мужчина и женщина рядом с нами ведут шутливый спор о том, нужно ли женщине ступать на стеклянную платформу с ребёнком на руках. В конце концов, она решается, но ребёнок, кажется, не впечатлён, и они быстро уходят. Я смотрю им вслед.
– Ты хотела бы иметь ребёнка?
– Что? – поворачивается ко мне Алина, широко раскрыв глаза. – Эван, ты серьёзно?
– Думаю, что да, – пожимаю я плечами. – То есть, если, конечно, ты хочешь. Но я ничего не знаю о детях.
– Я тоже ничего о них не знаю, – признаётся Алина. – У Лоретты есть сын, но он всегда с отцом и почти никогда не бывает у нас. У меня нет опыта общения с детьми.