– Нам нельзя тут задерживаться, если мы не едим, – проговорил Лиорен, стараясь перекричать занудный голос. – Эта штуковина будет говорить все громче и громче, если мы задержимся еще хоть на минуту, а просить эксплуатационников отключить звук – на это уйдет слишком много времени. Мы, конечно, можем пересесть за другой столик и заказать другие блюда, но что касается меня, то я уже не настолько голоден, чтобы...
– Я тоже, – поспешил согласиться Хьюлитт.
– Поэтому я предлагаю приступить к посещению подозреваемых мной больных, – продолжал падре. – Первый из них сейчас лежит в той палате, где раньше лежали вы. Он поступил после того, как вы выбыли оттуда. Старшая сестра Летвичи ожидает меня. Можете пойти со мной, если только вы не из тех существ, которые после еды впадают в коматозное состояние и засыпают.
– Нет, – ответил Хьюлитт.
Устройство выбора меню, как только они встали из-за столика, умолкло, а за столик немедленно уселись двое лохматых орлигиан с нашивками Старших врачей. Ни у того, ни у другого не отмечалось ни малейших признаков бывшего вирусоносительства.
Навстречу Хьюлитту и Лиорену в столовую влетел Приликла. Эмпат даже не поинтересовался их успехами – он и так почувствовал их разочарование. Несколько минут Хьюлитт и Лиорен постояли, провожая взглядом эмпата. Тот подлетел к разномастной компании за ближайшим столиком – как бы для того, чтобы перемолвиться парой слов с приятелями, но в действительности с целью поиска двух источников эмоционального излучения внутри одного существа. Похоже, у маленького эмпата хватало друзей чуть ли не за каждым столиком. Помня, как нежны цинрусскийцы, Хьюлитт мысленно пожелал Приликле удачи и понадеялся на то, что эмпату улыбнется удача прежде, чем тот упадет где-нибудь от слабости.
Приликла прервал беседу, в которой участвовал, и проговорил, развернувшись к двери:
– Спасибо, друг Хьюлитт.
Через несколько минут они уже шагали по одному из запруженных главных коридоров. Хьюлитту не давала покоя одна мысль – не давала настолько, что он даже перестал обращать внимание на коридорные толпы.
– Знаете, я тут подумал, – протянул он, – и встревожился...
Отзыв Лиорена транслятор не перевел.
– Я размышляю над той странной способностью, – продолжал Хьюлитт, – которой мы наделены. Почему мы можем узнавать друг друга – мы, бывшие носители вируса? Несколько минут назад, когда мне стало жаль Приликлу, когда я молча пожелал ему удачи, он откликнулся на это мое чувство, хотя был довольно далеко от меня и уделял внимание другим существам. В этом не было ничего странного, поскольку цинрусскийский эмпатический орган очень чувствителен даже при таком расстоянии. Но как быть с нашей способностью? Что это? Эмпатия низкого уровня, которой хватает только для узнавания и больше ни для чего? Если это так, то насколько близко для узнавания должны бывшие носители вируса оказаться друг к другу? Должны ли они просто увидеть друг друга? Имеют ли значение физические преграды? Не поможете ли вы мне провести эксперимент?
– Семь ответов «нет», – отозвался Лиорен. – А какой эксперимент?
– Какой же это эксперимент? – удивился Лиорен после того, как Хьюлитт объяснил, что задумал. – Это игра для маленьких! Но в ходе ее действительно можно получить очень полезные сведения. Я вас прошу... если я соглашусь в ней участвовать, дайте слово, что вы никому не расскажете о том, что я, взрослый обладатель Синей Мантии, играл с вами...
– Не волнуйтесь, падре, – успокоил Лиорена Хьюлитт. – Я тоже в таком возрасте, что не стал бы всем и каждому рассказывать, что играл со священником в прятки. Думаю, для начала искать буду я, потому что вы лучше знаете, где тут, в госпитале, можно спрятаться...
Длинный коридор заканчивался разветвлением, где размещались трапы, лестницы и лифты для подъема на верхние уровни. Вдоль стен тянулись двери, ведущие в палаты, кладовые, технические помещения и туннели. Было решено, что Хьюлитт отвернется, а Лиорен за десять минут спрячется где-нибудь поблизости. Договорились, что падре не будет прятаться в палате, а выберет для этого пустое помещение. Спрячься он в палате, тут же возникли бы ненужные вопросы и мог быть нарушен распорядок дня. Хьюлитт должен попытаться найти падре с помощью инстинкта, эмпатии – в общем, с помощью того, что унаследовал от вируса, – но при этом за двери не заглядывать.
Пробродив таким образом минут двадцать, в течение которых ему пришлось отвечать на вопросы и выслушивать ворчливые замечания сотрудников, ходивших по коридору, Хьюлитт отказался от безуспешных попыток ощутить сознанием присутствие Лиорена. В отчаянии он включил коммуникатор.
– Совершенно ничего не чувствую, – сказал он. – Выходите, где бы вы там ни прятались.
Лиорен появился из-за двери, возле которой Хьюлитт торчал несколько минут назад, и поспешил к товарищу по несчастью.
– Я тоже ничего не почувствовал, хотя слышал за дверью ваши шаги. Но как только я увидел вас, чувство узнавания снова охватило меня.
– И меня, – признался Хьюлитт. – Но почему для этого нам нужно видеть друг друга?
Падре издал негромкий булькающий звук, оставшийся непереведенным, и проговорил: