— Вы уже взрослый человек, Коулмен, и я могу быть откровенным с вами. Ведь у вас нет здесь ни единого друга, кроме, возможно, меня.
Сначала он не поверил этому. Но он был честен, прям и беспощаден к себе. Ему пришлось согласиться, что это действительно так.
— Вы прекрасный специалист, Коулмен, будущее перед вами, вы в него верите. Вы человек выдающегося ума и способностей — таких я, пожалуй, еще не встречал среди своих учеников. Но если вы хотите жить и общаться с людьми, то должны иногда забывать об этом. — Вот что еще сказал ему тогда ректор.
Коулмен был молод, впечатлителен, и эти слова глубоко ранили его. Он много размышлял над ними и в итоге стал презирать себя за свою одаренность. Коулмен даже разработал целую программу самодисциплины и самоуничижения. Раньше людей пустых и неинтересных он не удостоил бы и словом, теперь же заставлял себя тратить уйму времени на пространные беседы с ними. К нему стали обращаться за советом в трудных и спорных вопросах, и он давал их. Казалось бы, это должно было изменить его отношение к людям, сделать ею мягче, терпимее, снисходительнее к другим. Но в душе Коулмен знал, что по-прежнему презирает тупость и скудость ума. Медицину он выбрал отчасти потому, что отец был врачом, да и потому, что медицина всегда интересовала его. Но, решив специализироваться в области патанатомии, где, как считалось, труднее всего сделать карьеру, он подсознательно понимал, что это тоже борьба с собственной гордыней. Вот уже пятнадцать лет, как она продолжается. Может быть, сейчас это тоже решило вопрос о выборе именно этой небольшой и отнюдь не первоклассной больницы. Здесь мучившим его самолюбию и гордыне будут нанесены самые ощутимые удары. Коулмен опустил письмо в почтовый ящик.
В кабинете доктора Дорнбергера пациентка Элизабет Александер одевалась за ширмой.
— Когда будете готовы, мы поговорим, — услышала она голос доктора Дорнбергера из приемной.
— Я уже почти готова, доктор.
Сидя в кресле за столом, он улыбался. Он любил, когда женщина с радостью воспринимает весть о предстоящем материнстве. Элизабет Александер сразу же понравилась ему. К тому же она наделена благоразумием, несмотря на свой юный возраст. Он заглянул в ее карточку — всего двадцать три года. Нет, ей можно говорить все и рассчитывать на понимание. Поэтому он, не дожидаясь, пока она выйдет, крикнул:
— Я уверен, вы родите вполне здорового ребенка.
— Доктор Корссмен меня тоже в этом заверял, — сказала Элизабет, выходя и садясь на стул у стола.
— Это ваш врач в Чикаго?
— Да.
— Он принимал вашего первого ребенка?
— Да. — Элизабет открыла сумочку и вынула листок бумаги. — Вот его адрес.
— Хорошо, я спишусь с ним и попрошу сообщить мне все подробности. Отчего умер ваш ребенок?
— Бронхит. Ей был всего месяц.
— Роды были нормальные?
— Да.
— А теперь я хотел бы с вами подробно побеседовать.
— Мой муж работает в больнице Трех Графств, — сказала Элизабет.
— Да, я знаю. Мне говорил доктор Пирсон. Ему нравится работа?
— Джон очень мало говорит о работе, но мне кажется, он доволен. Он любит свою профессию.
— Это очень важно.
Прочитав все, что он записал, доктор Дорнбергер поднял глаза на свою пациентку и улыбнулся:
— Мы все зависим от результатов работы вашего мужа и его коллег. Вот вам направление на анализ крови.
— Да, доктор, я как раз собиралась вам сказать, что у меня отрицательный резус-фактор[2], а у мужа положительный.
— Мы все проверим, не беспокойтесь.
— Спасибо, доктор.
Доктор Дорнбергер, решив было на этом закончить, вдруг передумал. Она сама сказала ему о резус-факторе, значит, это ее беспокоит. Поймет ли она, если он попытается ей объяснить, что это означает для нее и для ребенка? Поразмыслив секунду, он решил, что необходимо ее успокоить и по возможности все объяснить.
— Миссис Александер, я хочу, чтобы вы хорошо себе уяснили, что тот факт, что у вас и у мужа разные резус-факторы, отнюдь не угрожает ребенку. Вам это ясно?
— Да, доктор.
— А вы знаете, что такое резус-положительная и резус-отрицательная кровь?
— Не совсем, доктор.
Он так и думал. Теперь он уже не может не объяснить ей. Он уверен, что она поймет. Да и Элизабет не сомневалась и приготовилась слушать, как прилежная ученица.
Доктор Дорнбергер не ошибся — миссис Александер уходила от него успокоенная, почти восхищенная. Как он все хорошо и понятно ей объяснил.
2
Здесь и далее вся медицинская терминология дается в соответствии с английским оригиналом.