— Все во мне сейчас кричит: “Бери, бери его, не упускай”. Но какой-то голос предостерегающе шепчет: “Не спеши, ты уже ошиблась один раз”.
— Да. Я тебя понимаю.
— Я не сторонница быстрых решений в данном случае, Кент. Вот почему я до сих пор не развелась с мужем. Кроме того, ты — в Берлинггоне, я — в Нью-Йорке.
— Значит, ты не допускаешь мысли о возвращении в Берлингтон?
— Я никогда не смогу жить там. Зачем лукавить, Кент. Я слишком хорошо себя знаю.
Официант принес кофе и вновь наполнил бокалы.
О'Доннел почувствовал непреодолимое желание увести отсюда Дениз.
— Давай уйдем, — предложил он. Дениз не возражала, и он подозвал официанта.
Уже в машине Дениз вдруг спросила:
— С моей стороны это ужасно эгоистично, но почему бы тебе не работать в Нью-Йорке?
— Да, я сам иногда думаю об этом, — вдруг неожиданно для себя сказал О'Доннел.
“В Нью-Йорке немало первоклассных больниц, — думал он, пока они ехали к дому Дениз. — Здесь прекрасная частная практика. Этот город славится своими медицинскими силами. Что держит меня в Берлинггоне? Больница, коллеги по работе, общая атмосфера интенсивной напряженной жизни? Я сделал немало для больницы Трех Графств, этого никто не станет отрицать. А Нью-Йорк? Здесь Дениз. Достаточно ли этого?”
Дениз сама отперла дверь квартиры. Лакея не было видно.
— Хочешь выпить, Кент?
— Сейчас нет. Возможно, потом. Он обнял ее и привлек к себе ее податливое тело. Но Дениз спустя минуту легонько высвободилась из его объятий.
— Столько всяких проблем, — неопределенно промолвила она.
— Каких же?
— Ты совсем не знаешь моих недостатков. Например, я ужасная собственница.
— Мне не кажется это таким уж большим пороком.
— Если мы поженимся, — сказала она, — я не захочу тебя делить — ни с кем и ни с чем, даже с твоей больницей. Он рассмеялся:
— Мы могли бы найти разумный компромисс. Как все это делают.
Она посмотрела на него.
— Когда ты так говоришь, я почти верю, что это возможно. Когда ты снова будешь в Нью-Йорке?
— Как только я тебе буду нужен.
Поддавшись чувству, она вдруг быстро поцеловала его в губы. Но в это мгновение Кент и Дениз услышали звук отворяемой двери. Луч света из коридора упал на ковер. Дениз, отстранившись от него, обернулась.
— Я подумала, кто это разговаривает? — услышал О'Доннел детский голос.
— А ты разве не спишь еще? Познакомься, Кент, это моя дочь Филиппа.
Кент увидел худенькую девочку-подростка.
— Здравствуй, Филиппа. Прости, что разбудили тебя.
— Я читала. Это стихи. Вы их любите?
— Боюсь, что у меня не было времени на поэзию.
— Вот здесь есть кое-что для тебя, мама.
— Должна сказать, Кент, что мои дети решительно настаивают на том, чтобы я снова вышла замуж, — сказала Дениз, взглянув на открытую страницу. — Они ужасные реалисты. — А затем, повернувшись к дочери, спросила:
— А что ты скажешь, если я действительно выйду замуж за доктора Кента О'Доннела?
— Он сделал тебе предложение? — живо поинтересовалась девочка. — Ну конечно, выходи.
— Иногда я просто сомневаюсь в пользе современного прогрессивного воспитания, — сказала Дениз, подходя к Филиппе. — Спокойной ночи, детка.
— Мамочка, ты ужасно отстала, просто ископаемое.
— Спокойной ночи, Филиппа, — строго повторила Дениз.
— Хорошо. Но можно мне его поцеловать, раз он будет моим отчимом?
— Филиппа!
Девочка, рассмеявшись, чмокнула мать и, прихватив книжку, исчезла.
О'Доннел от души расхохотался.
Жизнь холостяка в эту минуту показалась ему бесцветной и неинтересной.
Глава 18
Операция началась ровно в 8.30. Точность расписания работы в операционной была одним из непременных требований, которые ввел О'Доннел, став главным хирургом.
Ампутация конечности не предвещала особых осложнений, но Люси Грэйнджер еще и еще раз тщательно обдумывала операцию во всех деталях. Сначала она решила отнять ногу по бедро, думая о том, что это увеличит шансы Вивьен на полное выздоровление. Но следовало помнить о протезе, и Люси наконец пришла к выводу, что можно отнять ногу чуть выше колена.
Осматривая еще раз больное колено Вивьен Лоубартон, она мысленно прикинула, где сделать надрезы.
Жестокую весть девушка приняла сначала мужественно, а потом, словно в ней что-то сломалось, горько и безутешно рыдала на руках у Люси. Привычная ко всему, Люси Грэйнджер почувствовала, как сжалось сердце от сострадания. Объяснение с родными Вивьен было не менее мучительным. И Люси с горечью подумала, что никогда не сможет заставить себя оставаться только хирургом, не имеющим права давать волю нервам и эмоциям. Холодной, собранной, невозмутимой она становилась только у операционного стола. Здесь все было подчинено одной цели.
Анестезиолог дал знак, что больная готова. Ассистент Люси, молодой врач-стажер, почти вертикально поднял ногу оперируемой, чтобы была возможность свободного оттока крови, и Люси наложила жгут у самого бедра. Получив от Люси молчаливое указание, анестезиолог стал осторожно нагнетать воздух в полый резиновый жгут, пока он туго не стянул ногу у самого основания, остановив циркуляцию крови. Ассистент медленно опустил ногу на стол и вместе с операционной сестрой быстро обложил стерильными салфетками. Люси протерла место надреза спиртовым раствором зефирана. В операционной присутствовали два студента-медика, и Люси знаком пригласила их подойти поближе. Операционная сестра подала инструменты. Операция началась.