Так вот, старушка не отставала от меня до тех пор, пока я клятвенно не пообещала: анестезия будет не общей, а регионарной, что значительно снизит риск возникновения проблем с давлением и дыханием (как и большинство людей за семьдесят, она страдала гипертонией). Интересный факт: пациентку, казалось, не столько пугала операция, сколько интересовал сам процесс. Она задавала множество вопросов и удовлетворенно кивала, получая ответы. Большинство людей нервничали бы, а она – нет. Только поинтересовалась, что ей теперь светит, после перелома. Я честно сказала, что шансы срастания кости в этом месте в ее возрасте невелики, но даже в этом случае ей скорее всего до конца жизни придется ходить на костылях. Старушка явно расстроилась, хотя, думаю, она уже задавала этот вопрос своему лечащему врачу и вряд ли могла получить другой ответ.
– Возможна еще операция по замене сустава, – заметила я. – Ваш доктор говорил вам об этом?
– Да, – кивнула старушка. – Но это слишком дорого. Откуда у меня, пенсионерки, такие деньжищи?
– Можно попробовать использовать социальную программу, – сказала я. На самом деле такие вещи, как «социальные» операции, действительно существуют, но рекламировать их не принято. Не то чтобы нам официально запрещали рассказывать пациентам о них, но кто-то там, наверху, считает: чем меньше человек знает о своих правах, тем лучше.
– Что за программа? – насторожилась старушка.
– Нужно обратиться в ваш местный собес, – сказала я. – Там вам все расскажут. Подробностей я не знаю, но, если у вас имеется инвалидность, то вы можете претендовать на бесплатную замену сустава и установку эндопротеза. Я слышала, что сейчас правительством выделены довольно большие деньги как раз для таких людей, как вы. У вас есть родственники?
– Дочка есть. И внуки, взрослые уже.
– Вот пусть и похлопочут. Наверное, процесс не такой уж и быстрый, но все в ваших руках. Безвыходных ситуаций не бывает.
Старушка благодарила меня долго и горячо. Это приятно. В сущности, нам требуется так мало, чтобы испытать прилив положительных эмоций…
* * *По дороге домой я заскочила в «Север», чтобы порадовать Дэна. Он никогда не ест до моего прихода, за исключением тех случаев, когда у меня ночные дежурства и я совершенно точно не приду домой. Правда, мой сын, если ему не напомнить, может и вообще не есть – я просто не понимаю, как сто восемьдесят пять сантиметров роста и семьдесят кило живого веса могут обходиться практически без пищи долгое время или перебиваться чем придется, типа батончиков «Марс» или «Баунти».
Дэн встретил меня на пороге, измазанный красками, в своей старой рубашке, которую я из принципа не стираю просто потому, что он тут же заляпает ее снова.
– Я закончил тот пейзаж! – радостно объявил он.
Куся крутилась тут же под ногами, слюнявя во рту мой левый тапок.
Было время, когда я всерьез побаивалась, что мой сынок станет «ботаником». Он любил читать, а не драться с мальчишками во дворе, и вообще проводил время со мной и бабушкой, а не со сверстниками. Славка сына любит, но на расстоянии. Больше всего он обожает дарить ему дорогие подарки, когда у него заводятся деньги, но это случается довольно редко. Мой бывший муж не из числа тех отцов, что проводят со своими сыновьями много времени, учат их кататься на велосипеде, играть в футбол и рыбачить, поэтому воспитанием Дэна занимались я и моя мама.
С очень раннего возраста он стал проявлять интерес к рисованию. Мне нравились рисунки сына, но я не хотела стать одной из мамаш, которые готовы хвалить любую мазню своих отпрысков просто потому, что они являются их плотью и кровью. Однако когда Дэну исполнилось лет десять, мне домой позвонила учительница рисования и попросила о встрече. Она показала рисунки Дэна, сделанные на занятиях, утверждая, что у него явный талант, который необходимо развивать. Мама отвела парня в художественную школу. Он без труда сдал экзамен и поступил. В тринадцать лет он, по собственной инициативе, отправился в школу при художественном училище, прихватив с собой свои работы. Я узнала обо всем только тогда, когда Дэн принес мне записку от директора с согласием зачислить его без экзаменов! Мама взволновалась. «Ну кем он станет, скажи на милость? – вопрошала она, разводя руками. – Художником? Разве ж это профессия в наши дни?» – «А ты считаешь, что ему следует пойти в токари или слесари?» – спросила тогда я. «Чем не занятие? – отвечала она, как всегда, вопросом на вопрос. – По крайней мере, гарантированный кусок хлеба. Ну, не обязательно же рабочим, можно и инженером, и бухгалтером…»
К счастью, мой сынок и сам сообразил, что мольбертом в наши времена много не заработаешь (если ты, конечно, не абсолютный гений или в крайнем случае не Никас Сафронов). В старших классах он увлекся компьютерной графикой. Я только диву давалась, какие высокохудожественные вещи он умел создавать с помощью машины! Думаю, мне не следует беспокоиться о его будущем.