Ей это казалось странным. Куда делась вся ее злость? Без нее она чувствовала себя неполноценной. Елене казалось, что ей всегда была присуща эта злость и в определенной степени наличие этой злости определяло ее сущность. И вот теперь, когда у нее были все основания для того, чтобы кипеть от негодования, всю ее злость как корова языком слизала. Она не только доживала последние дни своей жизни, но рак превратил их в унизительную и постыдную процедуру. Он проявил полное пренебрежение к ее телу, породив жадные и хищные метастазы в ее костях и легких, которые наполняли ее ноздри чудовищным смрадом при каждом вдохе, и этот запах невозможно было заглушить никакими ароматизаторами, дезодорантами и довольно болезненными процедурами, которые осуществляла сестра Макмиллан. Даже косметическая мастектомия (отвратительное название для не менее отвратительной операции) не смогла замедлить его наступление.
— Хочешь что-нибудь съесть?
Они оба понимали, что есть она ничего не будет. Даже в тех редких случаях, когда она не испытывала тошноты из-за постоянного воздействия морфина, ей не хотелось есть. Поэтому Елена просто покачала головой.
— Ты мало пьешь, — укоризненно заметил он, указывая на полный стакан воды, стоявший на прикроватном столике. Она не ответила и лишь заметила сквозь полуприкрытые глаза, что он качает головой.
— Мне надо на работу, — промолвил он. — Сестра будет через час. Ты подождешь?
Она улыбнулась и слабо кивнула, не глядя на него.
— Конечно.
Вставая, он похлопал ее по руке, а затем склонился и поцеловал в лоб. И это заставило ее задуматься, является ли ее кожа на самом деле такой же холодной и липкой, как ей кажется. Она уже в течение нескольких недель не смотрела на себя в зеркало и теперь боялась взглянуть. Ей казалось, что она посерела, ссохлась и, еще не успев умереть, наполовину разложилась. Она попыталась прочитать это в глазах Джона, когда он выпрямился, однако в них было написано лишь беспокойство, которое теперь не покидало его ни на миг.
Он вышел из комнаты, и вскоре после этого она задремала.
Медленно приоткрывшаяся дверь заставила ее Вернуться к картине своего умирания. Она не знала, сколько времени. Возможно, уже был вечер. Дезориентация порождала целый букет вопросов, пока она не сообразила, что, должно быть, это сестра, пришедшая для того, чтобы своими процедурами причинить ей очередную боль. Елена расслабилась, закрыла глаза, но тут же открыла их снова, чтобы столкнуться с мертвенным взглядом Мартина Пендреда, стоявшего в изножье кровати.
Ее охватила паника. Рот у нее приоткрылся, сердце заколотилось с такой силой, словно оно пыталось выскочить из груди, дыхание стало свистящим и прерывистым.
Из-за спины он достал нож — тот самый, который она уже видела в морге.
— Нет…
Она уже давно не двигалась, но теперь это не имело значения. В голове у нее возникали совершенно бесполезные вопросы, пока она, преодолевая боль, пыталась приподняться на локтях. Как он вошел? Почему он не в тюрьме? Сбежал?
Он начал медленно приближаться, обходя кровать, и, как и прежде, она снова расслышала его бормотание. Он шел, держа нож перед собой и устремив взгляд на ее горло.
Она изо всех сил старалась отодвинуться от него на противоположный край кровати.
— Пожалуйста, Мартин.
Он не реагировал.
— Пожалуйста, Мартин! — Голос у нее срывался, боль становилась все более нестерпимой.
Лезвие ножа неумолимо приближалось.
— Мартин!
Она уже лежала поперек кровати, так что ее голова свисала над полом. Мартин склонился, протянув одну руку к ее горлу, а другой сжимая нож.
Он стиснул горло и начал подтягивать ее к себе. Потом он прижал ее к кровати, пока она бессильно отбивалась, пытаясь вцепиться ему в глаза. Когда лезвие оказалось прямо перед ее глазами, она попыталась издать последний вскрик, но горло было настолько сжато, что из него вырвался лишь хрип, и нож рассек кожу…
— …Елена? Елена?
Кто-то тряс ее за плечо. Она открыла глаза и, хотя сразу поняла, что все это ей приснилось, тут же схватилась за повязку на груди.
— С тобой все в порядке? — Айзенменгер сидел, опершись на локоть и осторожно положив свободную руку ей на плечо.
Она глубоко вдохнула, пытаясь избавиться от только что привидевшегося ужаса.
— Это был сон, — произнесла наконец она.
— Больше похоже на кошмар.
Она еще раз вздохнула и добавила:
— Ну, теперь все уже позади.
Он неохотно отстранился и, помолчав, спросил:
— Что тебе приснилось?
Но она чувствовала, что, несмотря на всю их близость, она не может ему это рассказать.
— Я уже не помню.
Если он и понял, что она лжет, то ничем этого не показал. Она лежала рядом, пытаясь стряхнуть с себя последние воспоминания о приснившемся кошмаре, не в силах обрести поддержку в окружающей реальности. Увиденное ею будущее было ужасным даже без всякого Пендреда. Неужто это станет ее судьбой?
Она знала, что этой ночью заснуть ей уже не удастся.
— Мне начинает казаться, что эти убийства вообще никто не совершал, — заметил Гомер, обращаясь к Райту после еще одного четырехчасового бесплодного бдения в комнате для допросов. Обыск дома и кабинета Бенс-Джонса ни к чему не привел — ни косвенных улик, ни окровавленных ножей.
Не оставалось ничего другого, как обратиться к Айзенменгеру, настоявшему на том, чтобы в деле участвовали Елена и Беверли. Если бы Гомера заставили проглотить битое стекло, приправленное известью, он и то сделал бы это с большим удовольствием, однако ему не оставалось ничего иного, как согласиться.
Он был вынужден это сделать. Пресса неистовствовала, требуя сообщить, почему по обвинению в совершении серии убийств, раскрытых восьмью днями ранее, был задержан начмед престижной больницы. Колл тоже постепенно закипал, грозя вот-вот взорваться.
Встреча произошла в кабинете Уилсона Милроя, который был выбран как нейтральное, но имевшее отношение к делу и временно пустовавшее место.
Айзенменгер с интересом рассматривал участников встречи, пытаясь проанализировать их особенности. Беверли и Елена были временными союзницами, Беверли и Гомер — непримиримыми противниками; при встрече они лишь сдержанно кивнули друг другу и не проронили ни слова. Райт, казалось, во всем поддерживал своего начальника, однако был более расположен к Беверли, возможно видя в ней спасательную шлюпку. Елена выглядела усталой, несмотря на то что все время отдыхала. Ее очередной визит к хирургу был назначен на следующий день. Ей предстояло выслушать прогноз, а также узнать, потребуется ли ей лучевая или химиотерапия. Этот визит должен был придать ей оптимизма или превратить в законченную фаталистку.
— Я попросил вас прийти сюда, потому что, если мы хотим во всем разобраться, нам нужно работать сообща, — произнес Гомер явно заранее заготовленное вступление. — Заявление Виктории Бенс-Джонс посеяло сомнения у общественности, и я обязан их разрешить. Совершенно очевидно, что Мартин Пендред пытался совершить насилие над мисс Флеминг, что делает его опасным для общества, и какие-либо сомнения в том, что он виновен…
— Ради бога, Гомер! — Беверли раздраженно прервала поток его красноречия. — Мы оба знаем, что Пендреду грозит длительное заключение за то, что он пытался сделать с Еленой. Это совершенно отдельный вопрос. А убийства были совершены не им, а Джеффри Бенс-Джонсом.
— Вы разговариваете со старшим инспектором, инспектор.
Беверли мрачно улыбнулась и наверняка наговорила бы много такого, что не следовало бы делать общественным достоянием, если бы не вмешалась Елена.
— Я пришла сюда не для того, чтобы копаться в старом белье. Я пришла, потому что, как мне представляется, вы нуждаетесь в нашей помощи.
Почувствовав минутное замешательство Гомера, Райт решил выступить с продуктивным предложением:
— Виктория Бенс-Джонс утверждает, что вы показали ей документы, свидетельствующие о том, что Уилсон Милрой шантажировал ее и ее мужа. Это были записи, подтверждающие подтасовку исследовательских данных?