Клавдия только сейчас стала узнавать голос, но не верила, не верила, что это именно тот, о ком она думает.
Теперь она сама робко высунулась из-за двери.
Точно.
— Ой, простите, — сказал пришедший. — Мы не хотели вас напугать.
И он отвернулся.
Только сейчас сама Клавдия поняла причину его смущения — она же полуголая.
Все страхи ускакали, уступив место нормальному женскому стыду. Клавдия бросилась вынимать из майки тарелку, та никак не вынималась, наконец натянула майку, но, как оказалось, шиворот-навыворот.
Словом, классическая сцена из комедийной мелодрамы.
Только бы эта оказалась со счастливым концом.
— Ну, оделись?
— Да.
— Тогда с вещами — на выход.
— Куда?
— Домой.
— Куда? — спросила Клавдия, не потому что не расслышала или не сразу поняла, а потому что не поверила.
— Домой, домой, Клавдия Васильевна. А вообще, давайте уже наконец познакомимся. Вы меня, конечно, знаете, но все же — Генеральный прокурор России, Паратов Михаил Михайлович…
ГЛАВА 15
Весь прошедший день Калашникова пыталась связаться с Малютовым, но секретарша отвечала, что он уехал в мэрию, а когда вернется — неизвестно.
В Кунцевском РОВД она часами трясла подругу Кожиной, даже ее кавалера, но никакого толку не добилась.
Нинель только вспомнила, что Кожина, кажется, живет где-то в Домодедове.
— Возле метро «Домодедовская»?
— По-моему.
— Или в поселке?
— Кажется.
В грязном милицейском «обезьяннике» Нинель провела почти сутки с проститутками и бомжихами, которых по ночам куда-то уводили, а потом приводили почему-то пьяными и веселыми.
Один раз попытались вывести и ее, но она так дико заорала, что милиционеры отступились.
Правда, досталось ее кавалеру. Тот был по соседству. Тоже не в лучшей компании. Когда служивые стали приставать к его невесте, он, весь день морщившийся от вони, грязи и мата, вдруг выдал такую витиеватую тираду, что милиционеры поначалу восхитились его познаниями в русском непечатном языке, а потом с особенным удовольствием били его часа два.
Нинель плакала, просила выпустить ее, утешала своего кавалера, которому выбили два зуба и сломали ребро.
Но милиционеры почему-то оставались к ее стенаниям глухи.
Вот после этого она и стала честно вспоминать, где живет Инна.
— Зачем она приходила?
— Она заграницу собирается. Какие-то переговоры ведет.
— Куда?
— В Норвегию, кажется.
— С кем она говорила?
— С какой-то Катей. Я ее не знаю.
— Когда она собиралась уезжать?
— Кажется, виза должна быть готова завтра или послезавтра.
— Она не передавала вам кассеты?
— Нет.
— Не врать мне!
— Я правду говорю. Пожалуйста, выпустите нас отсюда, мы ничего про нее не знаем. Она очень скрытная.
— Номера ее телефона вы не знаете?
— Нет, она всегда звонила сама.
— Давайте, давайте, вспоминайте. Я вас отсюда не выпущу, пока вы не вспомните все.
— Ну правда, мне нечего вспоминать.
— А вашему кавалеру?
— Он вообще про нее не знает ничего. Я же говорю — она скрытная.
— Если вы думаете, что этим все ваши неприятности ограничатся, вы сильно ошибаетесь.
— Честное слово, ну поверьте…
И так без толку все время.
Ирина допрашивала и кавалера, но тот только презрительно улыбался разбитым ртом.
— Погодите, вот я отсюда выйду, вы у меня попляшете, — говорил он. — Такого беспредела я еще не видел.
— Вы еще вообще ничего не видели. И потом, с чего вы решили, что вы отсюда выйдете?
Кавалер скрипел оставшимися зубами, но и от него Ирина ничего не добилась.
А Малютов все не отвечал.
Она звонила ему на мобильный, звонила домой — нет прокурора, пропал.
Но самый неприятный сюрприз ждал ее дома.
С утра она накачала Вадима снотворным, на всякий случай еще прикрутила его проволокой к батарее парового отопления и накрепко заперла все двери.
Но когда вернулась — квартира была пуста.
При этом дверь не взламывали, батарею не отрывали от стены. Весь ее, так сказать, перевязочный арсенал был аккуратно разрезан и сложен на столе.
Вадим пропал.
Ирина недолго билась над тем, как тому удалось повторить трюк Гарри Гудини.
Телефон. Она совсем не подумала, что фээсбэшник может просто позвонить своим.
Правда, как он набирал номер, осталось для нее загадкой. Может быть, носом?
Чего теперь ждать, она и представить не могла.