Мордред сел, дрожа всем телом, глядя на недвижимое тело, на закоченелые крылья и черные губы, прокушенные от адской боли. Но почему? Почему она не разбудила его? И тут же ответ, разорвавший мир пополам. Не хотела его тревожить…надеялась, что боль пройдет…
Но как? Ведь они не пили ничего! И не ели! Они возлегли лишь только пришли в их хижину! Небо, небо, как позволяешь ты свершиться такому?
Мордред с трудом поднялся, дрожа всем телом, пытаясь непослушными руками приподнять уже закостеневшее в смертной судороге тело любимой. Где-то в самое глубине рождалось темное, захлестывающее рассудок безумие. Боль существа, у которого отняли самое драгоценное, самое желанное…
Отчаянный пронзительный крик разорвал серые небеса…
Аллорет со стоном уронила голову на руки. Только что она ворвалась в лабораторию Мирддина, сама не своя от отчаяния, ярости и страха.
Аллорет осушила чашку. Её била нервная дрожь. Пару раз она пыталась заговорить, но прошло немало времени прежде, чем ей удалось все же взять себя в руки.
-Мы не можем изменить, – угрюмо произнес маг, расхаживая по комнате. Потом лицо его внезапно осветилось. Он бросился к столу и принялся листать и перебирать какие-то свитки. Когда он повернулся к Аллорет, глаза его сверкали.
-Госпожа, – произнес он, сжав кулаки так, что костяшки пальцев побелели, – есть один вариант…Он не изменит ничего из того, что уже сотворено, но он поможет в будущем спасти твоего мужа…
Не обратив внимание на презрение, Мирддин принялся лихорадочно шарить по полкам. Уронив пару склянок и разбив прибор для определения высоты звезд, он наконец добыл то, что искал. Это был крошечный ковчежец, в каких носились мощи святых. Но внутри, когда Мирддин открыл его, были лишь три каменных крошки, лазуритовая, сердоликовая и аметистовая.
-А теперь…правда ли ты желаешь спасти Эйлиеса? Ответь мне, что готова ты сделать для этого?
Аллорет осторожно коснулась прелестного ковчежца. Когда она подняла голову, глаза её были влажны.
-Я сделаю все, что в моих силах, Мирддин…
…Аллорет не помнила, как вернулась на Авалон, в памяти остались лишь потрясенные и полные бесконечной любви глаза Эйлиеса. Она не помнила ни что говорила, ни как они целовались, стоя на резном балконе над бушующим морем, ни как он отнес её во внутренние покои.
Они занимались любовью так, словно это был первый и последний раз. А далеко под ними, в мире людишек бушевала ярость и ненависть. И отец стакнулся с сыном на поле битвы…страшной была эта схватка. Не давали пощады ни тот, ни другой.
Хлопанье крыльев было слышно далеко за пределами дворца Эйлиеса. Аллорет, лежавшая в истоме и слабости, подняла голову с груди мужа. Меньше всего хотелось ей уходить. Старая привязанность и нежность в её сердце победили все темное и злое, что было в её душе. Эйлиес торопливо поднял жену и помог ей одеться.
-Это за мной, – спокойно и кротко произнес он, -иди, моя любовь…и прощай…благословение Вечности да пребудет с тобой!
В слезах и душевной боли леди Аллорет заставила себя улететь и уже будучи далеко за пределами Авалона, увидела она как семеро Стражей тащат её мужа к краю мраморной площадки…Но к ней летели уже пятеро стражей и она поспешила убраться, моля Вечность дать ей выполнить предназначение.
Мирддин вздрогнул, когда обессиленная, едва живая от усталости женщина-хэльве тяжело рухнула на его балкон. Он бросился к ней, одновременно запечатывая все входы. Последний, с балкона, закрыл после того как втащил Аллорет внутрь помещения, где уже пылал белый огонь в треножнике из бронзы. Женщина застонала.
-Мирддин…мы не успеем…
-Только…Мирддин…
Он докончил читать и осторожно приподнял её голову, присев рядом. Было заметно, что он глубоко сострадает хэльвианке. Аллорет судорожно вцепилась в его руку побелевшими пальцами.
-Я не хочу умереть окончательно…Мирддин…прошу…
-Понимаю, – тихо ответил он и неожиданно отеческим жестом прижался губами к бледному, в крупных каплях испарины, лбу женщины. – И постараюсь…
Барьеры рушились и слышны были уже вопли Стражей, преследовавших беглянку.
-Готова?
Аллорет кивнула и волшебник положил руку ей на живот. Душераздирающий стон разорвал сумрак запечатанной комнаты…
Мирддин тяжело поднялся, держа на руках подменыша. Затем осторожно снял опустевший ковчежец с груди женщины, срезал локон её волос и вложил в ковчежец. Сердце гулко стучало, отдаваясь дикой болью в висках. Волшебник, пошатываясь, дотащился до уже подготовленного Ока и сдернул с него покрывало, держа одной рукой младенца и ковчежец, а другой вылив за шар загодя приготовленное снадобье. Тусклое серебристое сияние наполнило комнату…
Ворвавшиеся Стражи обнаружили лишь мертвую соплеменницу, да расколотый кристалл. Ветер, ворвавшийся в лабораторию, разогнал по полу жемчужные перья. Один из Стражей сорвал со стены гобелен и бережно укутал мертвую леди, подняв на руки. Затем скорбной процессией они снялись с места и полетели в сторону Авалона….
====== 27. Путь Мирддина. ======
Мирддин поднялся на ноги, покачнувшись и едва не упав. Ослепительное солнце уже поднялось над кронами леса. Неподалеку виднелась деревенька. Волшебник глубоко вздохнул, набираясь сил, и поковылял к ней.
Уже издалека он услышал стоны и крики женщины и понял, что поспел как раз вовремя. В одном из домишек была роженица. Несколько женщин суетились вокруг. Набросив на себя и младенца чары невидимости, волшебник подошел к хижине и, подождав, пока повитуха выйдет отдать очередное распоряжение, вошел внутрь.
Женщина, красивая темноволосая крестьянка, стонала, задыхаясь от боли. Видимо, роды были трудными. Мирддин приблизился, незримый для других и для самой роженицы, опустил руку на вздувшийся живот, неслышно шепча заклинание. Женщина снова застонала и из её измученного лона показалась головка ребенка. Уложив окутанного чарами подменыша чуть поодаль, волшебник склонился над роженицей. Теперь все шло очень быстро, женщина перехватила немного воздуха и напряглась, выталкивая дитя прямо в руки Мирддину. Хижину разорвал рев новорожденного. Дальнейшее было делом пары минут. Обмазать подменыша кровью и околоплодными водами, положить у ног роженицы. Завернуть родившееся дитя в плащ и выйти, едва не столкнувшись с возвращающейся повитухой.
На лужайке за деревней Мирддин обессилено опустился на траву. Развернул плащ, несколько мгновений тупо смотрел на дитя, а потом расхохотался, качая головой. Младенец смотрел на него молча, посасывая кулачок. Осмысленные глаза, темно-рыжие и глубокие, прелестные губки.