Резинкина (обнимает ее). Распрекрасная моя, Аграфена Силаевна, сердечная ты моя Груня! Ох! кабы выпутать из беды этого негодяя, назвала бы тебя со всею радостью невестушкой своей. Поддевкина здесь была, а где она была, там, наверно, знают про мое несчастье.
Груня. Знаю все. Молодой человек покутил немного; с кем этого не бывает! Мы с вами поправим беду.
Резинкина. Благодетельница моя! Спаси его и меня от позора, от беды неминучей. Ты девушка разумная, ты все разочла, какая злая участь его ждет. Деньги дал главный начальник — пропил их, прокутил с цыганами, с лакеями!.. Легче б ослепнуть и оглохнуть... не видала бы, не слыхала бы этого позора! Муж мой служил весь век свой честно, без укору, а сына... выгонят из службы, может статься, хуже что будет (плачет). Он сказал мне: одна Аграфена Силаевна может спасти нас. Если хочешь, повалимся оба тебе в ножки.
Груня. Боже сохрани!.. Вы знаете, конечно, от сына вашего, что благодетельница моя подарила мне пятьдесят целковых.
Резинкина. Сказал он мне.
Груня. Александр Парфеныч! может ли портной сшить вам платье в двое суток... хоть бы заплатить все пятьдесят рублей?..
Резинкин. Сошьет в одне сутки и менее, нежели за тридцать рублей серебром, честное слово!
Резинкина. Честный человек, нечего сказать!.. Нет, мать моя, теперь не дам ему денег в руки — вышел из веры. Сама пойду с ним к портному... (Слышен крупный разговор в сенях. Мамаев входит и сквозь отворенную дверь говорит.) Говорят, приходите завтра, теперь не до работы. Кстати, захватите и дерево ореховое у купца.
Те же и Мамаев (пьяный.)
Груня. Отец!.. тс!.. (Резинкиной тихо.) Уложу его, а вы приходите через четверть часа, стукните в окно, я вам подам деньги.
Резинкина. Родная ты моя! невестушка ты моя дорогая!
Резинкин (подойдя к Груне). Что мне сказать? Язык не двигается... Накажи меня Господи, если я когда забуду, что вы для меня нынче сделаете.
Груня. С вами я тогда буду толковать, когда вы от начальника явитесь ко мне в новом платье.
Мамаев. Эти зачем?.. Опять браниться? Баба-яга?
Резинкина. А вот назло вам, Силай Ермилыч, мы поцелуемся с твоей и моей дочкой, да вот как! (Обнимает крепко Груню и уходит с сыном.)
Мамаев и Груня.
Мамаев. Видно, мировая... давай Бог! Сашка славный малый!.. Поцелуй и ты меня, Груня. (Целует дочь.) Хмелен, душа моя, виноват, больно виноват... (Плачет.) В последний раз... Спать иду, а завтра... за работу... и денежки скоро все твои отдам... отдам, говорю тебе. (Шатаясь, уходит в боковую дверь.)
Груня (одна). Слава Богу, ушел скоро! (Идет к шкапу, потом к двери, в которую вошел отец, и прислушивается.) Заснул... (Возвращается к шкапу и вынимает ключ из кармана.) Как руки трясутся, точно чужое добро беру. Отчего ж?.. отдаю с радостью!.. Может быть, и от большой радости!.. Судьба моя и его в этих деньгах. (Отпирает ящик в комоде и потом вынимает шкатулку.) Сердце стучит, как маятник! Смелей, дурочка!.. (Отпирает шкатулку). Недолго сидели в клетке, пташки мои; ступайте на волю, гуляйте себе!.. (Ищет деньги в шкатулке: сильный испуг изображается на лице ее.) Помню хорошо, тут положила... подле заветного колечка... кольцо цело... Деньги?.. Где мои деньги?.. (Роняет шкатулку и стоит несколько минут, как безумная; придя в себя, горько плачет.) Отец!.. Ты это сделал... (Немного погодя слышен стук в окно, она встрепенулась, и долго, озираясь, прислушивается; опять стучат в окно.) Они!.. Идут!.. Что сказать?.. Украл у дочери деньги?.. Разойдется по всему городу... Нет, скроем... он все-таки отец мой. (Поднимает шкатулку и прячет в комод, который второпях неплотно притворяет.)
Груня, Резинкина и Резинкин.
Резинкина. Мы постучались... подождали... опять постучались... не подаешь голоса! Посмотрели в окошко ты одна... потолковали, да и вошли к тебе. Да что с тобою?.. У тебя и язык отнялся... стоишь словно громом тебя пришибло.
Резинкин. Что с вами, Аграфена Силаевна? Ради Бога, скажите.
Груня. Ничего... так...
Резинкин. Не подать ли холодной воды? не сбегать ли за лекарем?
Резинкина. Спрыснуть бы ее; не сглазил ли кто?
Груня. Нет, мне ничего не надо. Чего вы хотите?..
Резинкина. Груня, душа моя, неужели ты забыла? Так скоро?.. Вспомни, сама обещала... деньги...
Груня. Деньги?.. Да... забыла... нет, не забыла, только...
Резинкина. Что ж только?
Груня. Не знаю... как вам сказать.
Резинкина. Раздумала, что ли? жаль, что ли, стало?
Резинкин. Вспомните, я погиб... спасите меня, на коленах вас умоляю... (Становится на колени.)
Груня. Спасти... не могу...
Резинкина. Тронься, каменное сердце!
Груня. Говорят вам, не могу.
Резинкина. Вот добрая-то душа! вот невестушка дорогая! сама вызвалась... и такая и сякая... все, что у меня есть, то ваше... себя отдам... Славно сыграла камедь! А я еще хотела у ней ручку поцеловать! этого и адская ехидна не сделает.
Груня. Бог свидетель, не могу.
Резинкина. Встань, негодяй!.. Твоя ведь любезная!.. С этого дня чтоб и ноги твоей не было в этом доме; не то прокляну тебя.
Резинкин (вставая). Так вот ваша любовь, ваши обещания! Нет, вы меня никогда не любили. Сжальтесь, я погибаю... (Груня качает головой.) Нет ответа.
Груня. Нет.
Резинкина. Пойдем отсюда: мы найдем и без нее. У нас уже полажено с Поддевкиной; пришла к этой, хотела только Сашеньку потешить. Та хоть благородная, наша сестра; а эта... видно, из мужичек.
Резинкин. Слышите... чтобы спасти меня, я решусь исполнить волю матери моей... слышите, Прасковья Степановна будет моей женой... Все нипочем!.. Так прощайте, Аграфена Силаевна, прощайте, и навсегда. (Уходит, рыдая, за матерью.)
Груня (остается несколько минут на одном месте). Меня бьет лихорадка... в глазах мутит... (Идет, шатаясь, сначала к правой двери.) Нет, не туда... там отец мой; (поворачивает к левой двери) сюда, в темный чулан, в твою спальню, барышня!.. Умираю... помогите! (В изнеможении падает у двери; на ее крик прибегает полусонный Мамаев.)
Груня и Мамаев.
Мамаев. Я слышал крик... звали на помощь... Не во сне, нет, почуяло сердце... Груня! где ты?.. Валяется на полу... Она!.. Жива ли еще?.. Узнала, что пьяница-отец украл у ней последнее добро... ведь хрупкое создание, как воск... долго ль до греха? (Становится перед Груней на колени, берет ее за руки, целует их.) Груня, голубка моя, дитятко мое дорогое! промолви хоть словечко... Не подает голосу, не шевельнется... Уж не убил ли я ее?.. Отец милосердый! сжалься над ней, не для меня, окаянного, а для нее... Ведь агнец чистый, непорочный, ангельская душа!.. Дай еще ей пожить на белом свете и увидеть красные денечки... и коли я с нынешнего часа возьму в рот хоть каплю проклятого зелья, разразись над моей головой всеми лютыми бедами: пусть умирать буду без покаяния, пусть бросят меня в глухую трущобу, как зачумленную собаку, и воронья расклюют меня. Слава Богу! сердце бьется... Побежать к лекарю... к добрым людям... Помогите, помогите... отец убил родную дочь свою! (Убегает.)