Через полчаса замковзвод вернулся, сел рядом, протянул руки к печке: «Всё, готово. Захожу во двор, а он навстречу — ну я его в упор…» Помолчали. «А сосед-то молодой: сорока пяти ещё нет.» Он полез за пазуху и вытащил свежепробитый паспорт и несколько вечнозелёных бумажек «У старика в карманах нашёл. Хм, надо бы сходить, посмотреть, что там в доме есть» — вчетвером (сколько сидело у печки) пошли через дворы к дому.
Опоздали! Не успел я возглавить мародёрку: 2-е отделение «забыв, что здесь идут бои» уже лазило по дому. Мать моя женщина! В доме — полным-полно: ковры, видеотехника, несколько мешков с мукой, разными крупами. В сарае — ПЯТЬ БОЧЕК С КРИСТАЛЬНО ЧИСТЫМ ЛЬДОМ! Рядом несколько кастрюль с замороженными окорочками (во дворе курятник с десятком птиц), железные банки с норвежским топлёным маслом, варенья, соленья (все на уксусе — пить не возможно), вино (тоже на уксусе), спирт (мало), растительное масло и прочий хавчик. В доме груда перевязочных средств (зачем одному столько?). Во дворе «волга» и «семёрка» — завтра комбат с зампотехом разберут их на запчасти, извлекут салон (в городке у них свой автосервис). В одной из комнат нашёл сумки и пакеты, забитые бумагами и фотографиями — какая-то шариатская комиссия вела поиск каких-то пропавших людей (насколько понял из бумаг). Хотел сдать особистам, но передумал — кто за это может орден получить? Или по шапке?
Взвод объелся, а вечером ужрался. Я успел выдернуть срочников и заставил их быть рядом с собой, лично разводя их по вновь назначенным мною постам. «Контрабасы» пробухали в доме, соседнем со стариковым. Утром пришёл командир 2-го отделения и, глядя под ноги, доложил, что «…всё на месте, оружие-имущество в наличии… Командир! — мы, это, вчера не удержались — ребят вспомнили…»
Из дома вынесли всё, что могло пригодиться и подожгли дом. Старика закидали коврами (чтоб собаки не объели).
Было это в городе Джохаре.
Надполковник
«Лимонка» № 61 март 1997 г.
В тот день, где бы я ни появился, меня постоянно преследовала одна и та же песня. Из отверстий ларьков, из-за стоек гастрономов и подсобок блочных минишопов мне лилось в уши: «Повстречалась я с бравым военным на скалистом морском берегу… Ах какой был мужчина, ну настоящий полковник!» Женщина которая поёт, как в воду глядела.
Середина ночи. Скоро отчалит последний метропоезд. Добрая синяя гусеница из «тех времен». Я, нажравшись спирта, спускаюсь к ней. Я никакой. В Москве я один. Если зовут в гости, всегда иду и сижу, пока не выгоняют. Домой неохота. В моей квартире полчища тараканов, чугунный утюг и куча старого барахла. Кому в этот «рай» охота. Именно поэтому я допоздна сижу у друзей и потребляю что-нибудь в пределах двенадцати пятисот. Когда становлюсь пьяным и лишним, встаю и бреду по тёмным, холодным московским самотёкам к сакральной красной букве «М». Меня там, под землей, в норке, ждёт добрая гусеница. Я, шатаясь, проникаю в её туловище и отправляюсь домой.
Вот и в тот день. Почти час ночи. Пустой вагон. Перед глазами плывут ножки в колготках «Санпелегрино» и белая надпись «НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ». Я медленно проваливаюсь в гремящую темноту. Станция. Двери ж-ж-ж… туда-сюда. «Следующая станция Октябрьская». Голова качается. Цветные круги. Опять станция. Открываю глаз. Хочется ещё водки. Открываю второй. «Твою мать… Подполковник». Ну, ни хуя себе! Повстречался я с бравым военным… Офицерик образцовый… Синий «чебурашка» на голове, шинелка торчком, брючные стрелки, пресловутые коричневые ботинки. Погоны. «Что такое? Вот это я нажрался. Почему у звёзд так много концов? Двоится, что ли?» Фокусируюсь. Всё равно концов дохуя. Не верю глазам своим. Выпрямляюсь и начинаю считать на пальцах. «Один, два, пять, восемь. Что такое! Восьмиконечная звезда. Ну и ну!» Посмотрел наверх и охуел окончательно: вместо нашего щита с красной звездочкой на шапке висит золотой полумесяц. «Ёбтыть! Чеченский подполковник в московском метро. При параде. Вот это да! Идиотизм полный». Когда это подумал, случилось нечто. Я глянул в глаза подполу. Оба! Это были глаза голодного волка. Выжимка ненависти. Если бы между нами в тот момент пролетела бабочка, она бы сгорела в этом адском поле, которое мы с ним наводили глазами. Чечен что-то забормотал, а я пошел на мировую: «Полковник, зачем так смотришь?» Вместо ответа он встал. Я тоже. Вагон трясет. Нас тоже. Зарычали. В голове замелькало: «К чему задаром пропадать. Ударил первым я тогда. Так было надо».
Руками я бью слабо, а вот ногами хорошо. Ну и зарядил я ему в плечо своим тяжёлым ботинком. Тут до меня дошло насколько я пьяный: моя же отдача кинула меня назад, и я спиной налетел на поручни сидений. Стало больно. Я закричал: «Бля». К моей радости полковник улетел ещё дальше. Поезд гремел. Пахло горячим. Я стал играть в боевик. Разогнался и прыгнул на валявшегося чечена. Бить его не хотелось. Меня переклинило, и я решил ему отгрызть погоны. Правда, забыл одну деталь. Один передний зуб у меня наполовину выбит. У меня ничего не получилось. Я просто скрёб зубами по шёлку погона и шипел ему в ухо: «мудак, старый козёл», и ещё что-то. Скоро поезд остановился. В вагон зашла сонная русская баба. Она сделала всё как надо: чеченца спасла советская военная форма. Представляю себе реакцию бабы. Лежит военный мужчина, а на нем сидит молодой хулиган. Реакция? Правильно. Дикий крик.