мы бродили с нею за рекой,
и её шершавые ладошки
пахли свежим мыло и травой.
Оплывало олово заката,
сырость наползала из болот, –
от девичьих от плечей покатых
исходило ровное тепло.
И на сердце было так покойно,
словно в мире не было войны,
словно, пережив уже все войны,
мы о них и думать не должны…
Как на формировке в Старой Буде
пожалела девушка солдата, –
никогда я в жизни не забуду
Зойку-санитара из санбата!
На плацдарме
Капитану-лейтенанту Василию Шкаеву
Кто там командовал?.. Никто не командовал:
всех офицеров повыбило в первом бою.
Злость обуяла… да та ещё гордость матросская,
что просыпается резко – с разрывом гранаты:
– Полундра! Вперёд!..
Фрицы притишили бег. Дрогнули было.
Только таких сволочей на испуг не возьмёшь!..
Вот и схлестнулись – там, где обрыв у реки,
белый песочек внизу, – с цепью мышиных шинелей
бушлаты балтийские.
Дрались по-флотски – работали сосредоточенно:
лихо, без страха, с единым желаньем – убить!
И по реке разносились: лязг штыковой, удары
прикладов, одиночные выстрелы, всхрипы, мат,
возгласы боли…
Сбросили в реку. А сами – вверху, над обрывом.
Клёши обтёрханы, кровь на руках и винтовках, –
и, как бывало в атаках, не сразу и поняли,
что? это фрицы внизу, по колено в воде,
лапы задрали?..
Ложка
Мать честна! – утерял ложку… Носил за правой обмоткой,
прошёл с нею, можно сказать, огонь, воду и медные трубы –
всю Беларусь, от Калинковичей до Острува Мазовецкого, –
а в Польше – посеял.
И где, как – ума не приложу!.. Может, когда ползали
в боевое охранение, но скорее всего – третьего дня,
когда ходили накатывать блиндаж командиру батальона
сосновыми кряжами.
Делать нечего: привезут обед – все едят нормально,
а я суп хлебаю через край котелка, а пшённую кашу
или пюре из сушёной картошки пальцами выгребаю –
как поросёнок какой!
Можно, конечно, и подождать, пока кто управится,
ложку ребята одолжат, – да ведь остынет пища,
и брезгую я, если честно, и чинарики чужие докуривать
и есть чужою ложкой.
А какая ложка была!.. Нет, не та, не столовская,
узкая и остроносая, – самодельная: круглая, забористая,
танкист один подарил, спас я его из горящего танка.
И нате вам – утерял…
* * *
Сколько волков расплодилось за эту войну –
спасу нет!
Ну и хотя не окопникам остерегаться волков,
а приходится…
Около фронта не встретишь – в ближнем тылу
ошиваются:
рыскают, твари, у зимних дорог и тропинок
и нападают
на одиночных бойцов, одиночные сани
из засад.
И ни хрена не боятся винтовочных выстрелов:
свыклись,
так же как свыклись и люди, с войной.
Сталин
Если признаться честно —
меньше всего в окопах
мы думали о Сталине.
Господа Бога вспоминали чаще.
Сталин
никаким боком не прикладывался
к нашей солдатской войне,
и говорить о нём
просто не находилось повода.
И если бы не газеты,
право слово, мы бы так и забыли
эту не встречавшуюся в русском языке
фамилию.
Солнце Победы
9 мая 1945 года. Восточная Пруссия. Город Толькемит. Два часа дня. Крики и стрельба в честь Победы, которые бушевали всё утро, утихли…
Мир сегодня от края до края
Ярким солнечным светом облит
И, до самой души проникая,
Чем-то большим, чем радость, дарит.
Так торжественно, тихо, спокойно.
И такая безмерная высь.
Что мне кажется –
Только сегодня
На Земле
Зарождается
Жизнь.
***
С чем только тогда не боролись!
С поэзией Есенина — боролись.
С кибернетикой — боролись.
С обручальными кольцами — боролись.
С гипотезой расширяющейся вселенной — боролись.
С церковной архитектурой — боролись.
С названиями улиц — боролись.
С музыкой Прокофьева — боролись.
С генетикой — боролись.
С регби — боролись.
С кипарисами — боролись.
С одним только не боролись — с невежеством.
В. Кондратьев. Предисловие к книге "Окопные стихи" (М., Советский писатель, 1990)
Я пишу эти строки ровно через год после смерти Юрия Белаша, а потому писать трудно, не ушли из сердца и боль, и какая-то обида на судьбу, отмерившую жизнь поэта и взявшую его в мир иной в самый расцвет творчества, когда из-под его пера стали выходить совершенно новые - и по духу, и по форме - произведения.
Несмотря на то что у Юрия Белаша вышло всего два сборника стихотворений - "Оглохшая пехота" и "Окопная земля", имя его известно многим любителям поэзии, и особенно ветеранам минувшей войны, которые увидели в стихах поэта свою войну, и такую войну, какой она была в действительности, - жестокую, кровавую, тяжкую до невозможности. "Тут тяжело. Тут очень тяжело. Так тяжело, что взвыл бы брянским волком!.." - вырывается у Белаша в одном из стихотворений.
Однажды я назвал поэзию Юрия Белаша энциклопедией окопной солдатской жизни, и назвал, по-моему, вполне справедливо, потому как в сборниках "Оглохшая пехота" и "Окопная земля", дополненных подборкой в "Знамени" (N 12, 1986), охвачены в полном смысле этого слова все перипетии и случаи жизни солдата на переднем крае. Тут и безудачные бои сорок первого, и победные - сорок пятого, тут и бомбежки "лаптежников", тут и страшные рукопашные бои, и горестные отходы, тут и "запасной" полк, тут и госпитали, тут и... Да нет смысла перечислять, достаточно взглянуть на оглавление в конце этой книги, где лишь по заглавиям стихотворений можно понять, что нет ни одной из сторон солдатской жизни, солдатского быта, не охваченной поэтом...
И такой вот густоты в описаниях фронтовых будней я что-то не могу припомнить у других поэтов-фронтовиков. Я выделил - "будней", потому что и бои были тоже буднями, только более страшными, чем обычные дни и ночи на передовой, где ожидание смерти было ежечасным, если не ежеминутным.
Но кроме этого Ю. Белаш дал целую галерею образов окопников. Пройдемся опять по названиям стихотворений: "Бронебойщик", "Шурочка Шатских", "Санинструктор", "Фронтовая королева", "Я солдат...", "Очкарик", "Жизнь и любовь Кости Пароходова", "Менделеев", "Лейтенант", "Разговор с Валентином Гончаровым"... Это и отметил поэт Владимир Соколов, сказав, что "в стихах постоянно возникают люди - живые, раненые, мертвые, с именем и без имен", и надо добавить - каждый со своим характером. Потому-то и неудивительно, что Ю. Белашу безусловно удалась и драма "Фронтовики" ("Театр", ╧ 8, 1985), в которой кроме напряженного и драматического сюжета имеются прекрасно и выпукло выписанные образы. Этой пьесой, к сожалению, не заинтересовались театры, отдав предпочтение беллетристическим "Рядовым" Дударова, которые очень ложились на проторенные театральные ходы, а вот драма Белаша потребовала бы серьезной и новаторской работы, которая оказалась не под силу нынешним режиссерам. Но я уверен: придет время и для этого произведения, потому что такой поистине военной пьесы еще не было на подмостках наших театров.