— Чего не знает? — воскликнул я.
— Не знает, — повторил Старик еле слышно.
И закрыл глаза, как будто заснул, ясный, примиренный. Батюшка опустился на стул. У окна, глядя в темноту, курила Илария.
— Идите же! — внезапно потребовал Старик. — И найдите. А не то Господь не приберет меня. Оставит мучиться до Димитрова дня.
Ликсандру, учитель, женщины ждали нас во дворе.
— Что он? — спросил учитель.
— Велит расходиться, кто где копает. И с пустыми руками не возвращаться.
Мы пошли за батюшкой тесной ватагой, потому что женщины пугливо жались друг к другу.
Я спал тяжелым сном… Илария еле добудилась, тряся меня изо всех сил.
— Пришли, — повторяла она. — Немцы пришли.
— А золото? — встрепенулся я.
— Половина — у Ликсандру, поделим на всех, когда вернутся. А половину я спрятала под кровать к Старику.
Я протер глаза. Значит, не приснилось: клад есть. Нашла его Илария, под утро, когда остались только Ликсандру с внуками да я. Мы копали, уже плохо понимая, что к чему, когда Илария издали окликнула нас:
— Сюда! Или мне мерещится, или…
Мы перекрестились. Как подсчитал Ликсандру, там была примерно тысяча червонцев, в этом глиняном горшочке…
— Не вставай в полный рост, часовые в окошко увидят, — шепотом сказала Илария.
Пригнувшись, я добрался до походного сундука, кое-как влез в сержантский китель. На нем остался только один орден, зато самый сейчас нужный: железный крест. Когда я направился к двери, Илария, смотрясь в зеркальце, наказала:
— Если сможешь с ними объясниться, скажи, мол, ничего не знаем, не ведаем.
Да, крепко же я спал! На шоссе, наискосок от дома, стояло четыре грузовика с пулеметами в боевой позиции, у церкви — мотоциклеты. Надо же так спать! Ладонью я разгладил китель: давненько я его не надевал, больше года. Чего-то все-таки не хватало, я все время чувствовал. Но только когда открыл калитку и увидел часового с автоматом и двух офицеров, понял: не хватало пушечного гула.
— Kamerad! — издали закричал я. — Ich spreche Deutsch. Aber wenig, sehrwenig…[1]
Один из офицеров прыснул. Другой смотрел на меня испытующе: не решил ли я их подразнить?
— Мы говорим по-румынски, — бросил он. — Что тут происходит? Где люди?
— Ушли в горы. От греха подальше.
Лейтенант, который с таким аппетитом смеялся, смотрел теперь на меня дружески и очень сочувственно.
— Где ты потерял руку? — спросил он, неторопливо подходя.
— В излучине Дона. Вторая операция по окружению в излучине Дона.
— Вторая операция по окружению, — задумчиво повторил он. — Вторая в излучине Дона.
Не верилось, что он не румын, — так хорошо он говорил по-нашему. Он обернулся к товарищу.
— Как нам его поприветствовать? Как героя, как союзника, как врага, как пленного, как заложника?
Его, казалось, снова разбирал смех, но он сдержался, щелкнул каблуками и выкрикнул:
— Heil! Sieg!
Солдат дернулся, переложил автомат в другую руку и улыбнулся мне.
— Господин лейтенант у нас писатель, он у нас поэт, — начал второй офицер. — Воображение, фантазия, юмор — все при нем. Знаешь ли ты, что такое писатель, что такое поэт?
— Знаю. Проходили в школе. И стихи тоже читал. Эминеску, Александри.
— Вот-вот, Эминеску. Господин фон Бальтазар — такой же великий поэт. Он и родился, как Эминеску, на Буковине. И если он унесет ноги от русских и от военного трибунала, он станет самым великим поэтом Великого рейха!
Поэт, я угадал. Сердце снова заколотилось. Ведь я было подумал сначала, что он навеселе. Хорошо, что ошибся.
— Господин фон Бальтазар имеет воображение, имеет фантазию, — продолжал второй офицер. — Когда он увидел окопы, он сказал мне: «Леопольд, эти ямы приготовлены для нас. Видимо, они вообразили, что выиграют бой, и, чем брать пленных, решили лучше заранее приготовить им могилы».
Не сводя с меня глаз, фон Бальтазар процедил что-то сквозь зубы. Леопольд смолк, сконфуженно улыбаясь.
— Что это за окопы на краю села? — строго спросил фон Бальтазар. — Кто дал приказ их отрыть?
Я был готов к вопросу и знал, что отвечать. И все равно меня пробрала дрожь.
— Мы ищем клад! — выпалил я. — Мы люди бедные. Земля здесь плохая. Мы решили искать клад, а как найдем, поделить его по-братски, по-христиански, на сотню дворов. Только сейчас все поразбежались, подались в горы. Нас осталось мало, дело идет туго…
— Дело?
— Ну, канавы. Рытье. Только по ночам и работаем. Хоронимся от соседей. Как бы те чего… Надо найти, пока не нагрянут русские, иначе дело гиблое.