Бэбби — гордость и радость сквайра. Она будет и его наследницею; потому-то все молодые помещики Эссекского Графства состоят или хотели бы состоять в числе ее женихов. Нельзя исчислить, сколько стаканов кларета Гробхэм выпил за ее здоровье, и с каждым стаканом он вздыхает все громче и печальнее, пока, наконец, свалившись под стол, не забывает своего горя. Клотворти прозою и стихами прославляет ее в своем клубе, и вдруг, пресекая поток красноречия, вынимает пистолеты и уверяет, что в сию же минуту прекратит свое горькое существование. Никто его не останавливает, потому что это повторяется каждый вечер. Юный Чипчез не так скорбен, потому что утешается, думая о своих личных преимуществах над соперниками, и надеется восторжествовать. Мы можем уверить его, что надежды очень часто бывают обманчивы.
Не одни молодые сквайры без ума от Бэбби. Уилль Крен, главный стремянной, приходит в восторг, когда Бэбби ему улыбается; Том Дин, его помощник, также бывает наверху счастья от ее улыбки; даже угрюмый старик Поль Флитвик преклоняется пред очаровательною охотницею. Все, старые и молодые, щеголи и простолюдины с восхищением слушаются приказаний ее серебристого голоса. Но наше знакомство с прекрасною охотницею начинается не на охоте; наша история происходит во время сильного рождественского мороза, и, к общему сожалению в доме сквайра, об охоте нельзя и думать. Одна отрада остается в такую неблагоприятную погоду — заботиться о благосостоянии собак, чтоб они готовы были к лучшему времени. Этим и занимается почтенный сквайр с милою своею племянницею.
Вот она. Действительно очаровательная девушка. Румянец здоровья покрывает щеки; карие глаза светятся беспечною веселостью; густые каштановые волоса рассыпаются бесчисленными локонами, столь привлекательными для Гробхэма, что он клянется, что не пожалел бы тысячи фунтов за один из них, и стал бы до конца жизни носить его в медальйоне на груди. Бэбби несколько загорела от солнца — ведь она вечно на чистом воздухе — но этот загар чрезвычайно идет к ней. Так думает и Чипчез, а он хороший судья в подобных делах. Черты ее лица не совершенно правильны, но ни один скульптор не мог бы изваять ничего столь прелестно-кокетливого, как ее вздернутый носик, как ее подбородок с легкою выемкою, как ее полные, свежие губки. Бэбби высока, тонка, стройна, гибка. Дивно идет к ней темно-синяя амазонка, шитая серебром.
Она стоит середи двора. Перед нею проводят собак, и она рассуждает о них с Уиллем Креном и Полем Флитвиком. Но вот часы на башне пробили девять; пора идти завтракать. Но где же дядя? Она его не видала все утро. Что с ним? Она знает, что вчера он воротился очень поздно; быть может, он выпил лишний стакан пунша и теперь нездоров? Уилль Крен успокоивает и вместе удивляет ее своим ответом:
— Сквайр ныне встал очень рано. Он в седьмом часу утра пришел на конюшню и послал трех верховых: одного за доктором Сайдботтомом, другого — за мистером Ропером, третьего — с письмом к доктору Плоту, старику-джентльмену, остановившемуся в «Золотом Окороке».
Тут подходит толстый дворецкий, мистер Мосскроп, и докладывает, что сквайр не может явиться к завтраку в столовую: он будет завтракать в своем кабинете; о своем здоровье он просит мисс Бэссингборн не беспокоиться: у него только легкая головная боль, которая теперь проходит; но ему нужно пересмотреть бумаги по важному делу и ему нельзя их оставить. Если приедут гости, два джентльмена, которых он приглашал вчера, то он просит мисс Бэссингборн принять их.
— Кто ж такие эти джентльмены? — спрашивает она.
— Сэр Джильберт де-Монфише и капитан Джоддок.
— Вот и едут, верно, они, — заметил Уилль Крем, — я слышу лошадиный топот. Ну да, это они: вот выезжают из аллеи. В малиновом плаще — это сэр Джильберт, а высокий мужчина в синем — верно, капитан Джоддок.
— Какая скука! Что я с ними стану делать? — с досадою говорит Бэбби, — дядюшка всегда так делает: приглашает к себе гостей и оставляет меня скучать с ними. Но что ж делать? прогнать их нельзя.
— Никак нельзя, мисс, — подтвердил дворецкий. — Сквайр именно изволил приказать: «Скажи моей племяннице, Мосскроп, чтоб она была к ним внимательна».
— Объясни им это, Уилль, — сказала Бэбби, — и постарайся, если можно, проводить их.
Но или он не умел исполнить поручения, или гости были навязчивы — посланный скоро воротился к Бэбби вместе с ними.
Сэр Джильберт почтительно поклонился Бэбби, но девушка очень холодно отвечала на его любезность. Зато мистер Мосскрос рассыпался в учтивостях:
— Сейчас будет готов завтрак, сэр Джильберт, — заключил он свою длинную речь, — ваших лошадей поставят к яслям. Сквайр, изволите припомнить, просил вас быть совершенно как дома.
— Какой вежливый и распорядительный у вас дворецкий, мисс Бэссингборм! — сказал Монфише, когда дворецкий пошел хлопотать о лошадях и завтраке.
— Он слишком надеется на благосклонность дядюшки, — холодно отвечала Бэбби, не смотря на Монфише. Почти всякий другой на месте молодого баронета был бы испуган таким приемом, но самоуверенность поддерживала в нем надежду.
— Я должен просить извинения, что сделал визит в такой ранний час, — сказал он, — но мой старинный друг, сквайр, приглашал меня так обязательно, и мое нетерпение видеть особу, о которой слышал я столько увлекательного, было так велико, что…
— Молчать, Щеголь, молчать! — сказала Бэбби, грозя одной из собак.
— Я много слышал о красоте мисс Бэссингборн, — продолжал Джильберт, нисколько не смешавшись, — но все описания далеко ниже того, что я вижу.
— Ударь Щеголя хлыстом, Флитвик, чтоб он замолчал, — сказала Бэбби. — Не угодно ли вам посмотреть наших лошадей, сэр? — отрывисто прибавила она, обращаясь к Монфише.
— С большим удовольствием, если я должен провожать вас.
— Я хотела сказать Уиллю Крену, чтоб он шел с вами, но если вы непременно хотите…
— Можете ли вы сомневаться в том? — любезно вскричал Монфише.
— Я не люблю комплиментов, — капризно перебила Бэбби.
— А я никогда не говорю их, — отвечал невозмутимый баронет, — и мне кажется, что невозможно говорить комплименты мисс Бэссингборн.
— Это невыносимо, сэр Джильберт, — вскричала Бэбби, — вы, кажется, считаете меня дурочкой.
— Я считаю вас очаровательным существом.
— Я вовсе не очаровательна, и ненавижу тех, которые говорят мне подобный вздор.
— В таком случае вы должны ненавидеть всякого мужчину, который говорит с вами.
— А что ж, если б и так? Но собаки и лошади мне нравятся, потому что не говорят глупостей.
— Но вы не можете оскорбляться неизбежным удивлением вашей красоте.
— Но если удивление перестает быть скромным и принимает форму лести, оно делается оскорбительным, и я принимаю его как оскорбление. Я не люблю людей, которые выказывают свое красноречие на мой счет.
— С вашим умом нельзя бояться этого, мисс Бэссингборн; но вот к нам идет мой друг, капитан Джоддок. Позвольте вам представить его.
«Какое забавное создание!» — подумала Бэбби, смотря на гиганта, который самодовольно вышагивал своими длиннейшими ногами, поправляя галстух и парик, и воображая себя необыкновенно грациозным и очаровательным.
Но Джоддок ошибся в своих расчетах на изящество манер. Раскланиваясь, он так замахал шляпою, что возбудил негодование подозрительного Харона, который с лаем бросился на Джоддока, сопровождаемый полдюжиною товарищей. Флитвик одним словом мог бы остановить стаю, но он заметил, что Бэбби с насмешкою кивнула ему головою, и предоставил гиганту самому управиться с врагами. Сэр Джильберт также улыбался; но Джоддоку было не до шуток: он деятельно отбивался от собак пинками, преусердно размахивая своими ботфортами; наконец, видя, что число неприятелей все возрастает, обратился в бегство и, перепрыгнув через низенький забор, устремился в парк. Флитвик, Уилль Крен и вся прислуга разразилась громким хохотом, держась за бока, и уж поэтому не могли они остановить собак. Несмотря на длину своих ног, Джоддоку не удалось бы спастись от преследователей, если б Френк Вудбайн, шедший поперек дороги, не остановил собак известными охотничьими криками. Тогда Уилль Крен и Том Дин, другой стремянной, сняли бедного гиганта с дерева, на которое взобрался он для безопасности. Джоддок искал глазами своего избавителя, но молодой человек ушел уж из виду.