Она читала мысли, как и должна богиня, и она была права. Совершенно права. Не знаю, что со мной происходило, но иногда мне хотелось дотянуться до нее через стол и хорошенько вмазать ей по зубам. Даже при мысли об этом я чувствовал, как у меня напрягались сухожилия на запястьях. Может быть, богини не по мне. Может, я слишком привык к таким же подзаборникам, как я сам. Я выбросил эти мысли из головы и наконец отвел от нее глаза.
- Пойдемте домой, - сказал я.
У меня впереди был еще остаток дня и длинная ночь.
Юнона отодвинула стул и встала.
- Мне надо подпудрить нос, Майк.
Я смотрел, как она удаляется от меня, покачивая бедрами и изящно ступая. Я был не единственным наблюдателем. Размалеванная с ног до головы девица прислонилась к стене за моей спиной и тяжелым взглядом следила за каждым шагом Юноны. Она была плодом, выросшим в сумерках так называемого эстетического мира. Я поймал на себе ее взгляд и понял, что со мной вступили в соперничество, - Юнона понравилась ей. Юнона вернулась через минуту, лицо ее было сурово; я не удержался и рассмеялся ей в лицо.
Растаявший было снег опять пошел всерьез. Поток транспорта развозил по домам служащих. Путешествие обратно заняло у нас вдвое больше времени.
Юнона решила не возвращаться в офис и попросила меня отвезти ее на Риверсайд-драйв. Я свернул на одну из самых респектабельных улиц и проехал до середины квартала. Она указала на новое здание из серого камня, стоявшее в ряду таких же, с горделивым швейцаром в бордовой униформе, откинулась назад и вздохнула:
- Вот мы и дома.
- Оставить машину здесь?
- А вам она не понадобится, чтобы добраться туда, куда вы собираетесь?
- Я не смогу заполнить бензином такую тележку, лучше уж возьму такси.
Я вышел и открыл перед ней дверцу. Швейцар в бордовой форме подошел и дотронулся кончиками пальцев до своей фуражки. Юнона сказала:
- Поставьте, пожалуйста, машину в гараж.
Он взял ключи.
- Разумеется, мисс Ривс.
Она с улыбкой повернулась ко мне. Снег, кружащий вокруг нас, прилип к меху манто, обрамляя ее сверкающей белизной.
- Зайдете выпить?
Я колебался.
- Майк, всего рюмочку, и я вас отпущу.
- Ладно, только одну.
У Юноны были вместительные апартаменты, отличный Олимп. В доме, несмотря на его размеры, не было показной роскоши. Обстановка была подобрана с безупречным вкусом, все было устроено для удобной жизни.
Я остался в пальто и шляпе, пока она готовила коктейли, и с удовольствием наблюдал за гибкой грацией ее движений. В ее теле была какая-то необыкновенная симметрия. Наши глаза встретились в зеркале - в ее глазах читалось то, что она читала в моих.
Она повернулась ко мне и протянула коктейль. Голос ее звучал низко и хрипловато.
- Мне уже за тридцать, Майк. Я знала многих мужчин, но никого не желала по-настоящему. Я собираюсь возжелать вас.
Внезапно у меня опять застыла спина, а в голове раздалась странная музыка, потому что ее волосы снова зажглись золотым огнем. Ножка бокала хрустнула в моих руках, и осколки вонзились в ладонь. Мне стало жарко, на лбу у меня выступил пот.
Я подвинулся так, чтобы свет перестал падать на ее волосы, и золото ушло из них. Пытаясь заслониться от безумной ненависти, жившей в моей памяти, я выпил.
Это испортило всю картину, которая должна была быть прекрасной; она была разломана прошлым, возвращавшимся снова и снова.
Она сказала:
- Вы опять так ужасно посмотрели на меня, Майк…
Я взял ее за руку и пробежал пальцами по ее волосам, ощущая их нежную шелковистость.
- Когда-нибудь я расскажу, Юнона. Я не могу от этого отделаться, но к вам это не имеет никакого отношения.
- Расскажите сейчас.
Я слегка потянул ее за ухо.
- Нет.
- Почему?
- Потому что.
Она надула губы, ее глаза пытались уговорить меня.
Я не мог ей сказать, что всему свое время и место, - время и место располагали, но она не была главным действующим лицом. Я всего лишь обычный смертный. Смертный не касается богини.
А может быть, причина вовсе не в этом. Может быть, она напомнила мне о том, чего у меня никогда не было.
Никогда.
Она медленно проговорила:
- Кто она была, Майк? Она была красива?
Я пытался сдержаться, но слова вырвались сами:
- Она была прекрасна. Она была самая прекрасная из всех живущих на земле, и я полюбил ее. Но она кое-что сделала, и я вообразил, что я Бог, и был ей судьей и судом присяжных, и приговор был - смерть. Я выстрелил ей в живот и, когда она умерла, умер вместе с ней.