На рассвете вновь появился Гаррош и сообщил, что нападение на лагерь было незначительным, оттого помощь Андуина не пригодилась. Хорошо, что он помог Миллире. Вождь Орды говорил, подбирая слова как можно проще. От недосыпа и усталости всеобщий давался Гаррошу еще тяжелее, чем раньше.
Когда Вождь ушел, Миллира постелила Андуину и заставила его лечь. Она долго о чем-то втолковывала ему, Андуин даже начал выявлять определенные слова. Похоже, он перестал воспринимать грубую речь орков как одно непрерывное рычание.
Андуин положил клинок рядом с собой и провалился в тяжелый сон.
Разбудили его крики. Подскочив, он потянулся к кинжалу. И не нашел его. Сон окончательно покинул его. Андуин соскочил с кровати в углу хижины и столкнулся лицом к лицу с Миллирой. Провидица говорила успокаивающим тоном, но Андуин больше не доверял ей.
— Где мой кинжал?! — крикнул он.
Орчиха стала что-то объяснять, указывая то на кровать, то на гору кожаных лоскутов на полу, а иногда даже на залатанную крышу. Андуин не понимал, как это все связано.
— Кинжал! Кинжал, проклятье!
Миллира резко замолчала, поджав губы. Снова указала на отрезки кожи. Андуин узнал в них не пригодившиеся отрезки с крыши и кое-что еще.
Пока он спал, орчиха, по-видимому, решила смастерить для принца настоящие ножны, чтобы заменить веревку на поясе, за которую он крепил кинжал. Так она выражала свою благодарность. А он сгоряча все испортил. Воспитанное в нем отношение к оркам нет-нет, да прорывалось наружу.
Не смея коснуться ножен, в которых покоился кинжал, Андуин пробормотал:
— Заг-заг, Миллира.
Провидица понимающе кивнула.
— Кейлек, — усмехнулась она, качая головой.
Рассказал ли Гаррош провидице, кем на самом деле был гоблин Кейлек? Наверное, рассказал. Интересно, где синий дракон выучил орочий? И что почувствовал Вождь Орды, когда увидел вместо гоблина синего дракона? Ведь он не знал об этом. Или знал?
Миллира тем временем быстро раскроила новую кожаную полосу, отмерила ею талию принца, сделала несколько дырочек тем же острым камнем, и новый пояс был готов. Миллира вдела пояс в петлю на ножнах и протянула Андуину. Работа была окончена.
Он благодарил провидицу, пока она в сердцах не прикрикнула на него: хватит, мол, ничего особенного. Миллира указала на ножны и назвала их на орочьем. Затем на кинжала. Андуин с готовностью повторил слова. Произношение давалось непросто.
Наконец, Андуин разобрался и почти правильно произнес:
— Hangh’ear?
Орчиха скривилась, но кивнула.
— Amed a'hangh'ear, — указала она на ножны.
Слово «ножны» было проще. Потом Андуин указал на камень, кровать, потухший очаг. Миллира называла вещи, Андуин повторял. Конечно, спустя десяток слов он опять перестал различать стены от стульев, но сам процесс приносил ему необычайное удовольствие. Орочий совсем не походил на известные принцу языки — тягучий дворфийский и мелодичный дарнасский.
Миллира улыбалась, но Андуин видел, что провидица прислушивается к происходящему вне стен лагеря. Шум то нарастал, то стихал. Прислушавшись тоже, Андуин различил голос Вождя Орды. Гаррош говорил мало и односложно. Андуина снедало любопытство.
Наконец, не выдержав, он указал на дверь хижины и спросил, что происходит? Миллира покачала головой и сказала:
— Deizz'ak.
Знакомое слово, но что оно значит?
Андуин непонимающе развел руками. Провидица села на стул, сложила руки на колени и вздохнула.
— Deizz'ak, — объяснила она.
Андуин покачал головой. Миллира задумалась. Потом схватила с кровати шкуру, скатала ее в рулон и спрятала под рубахой. Получился выпирающий вперед живот. Как если бы она была беременной, сообразил Андуин. Провидица схватилась за живот и медленно, с искаженным лицом муками, прошлась по хижине, повторяя:
— Deizz'ak. Deizz'ak, d'agju?
Последнее слово значило что-то вроде «понятно», «ясно». А потом Андуина осенило.
— Ожидание! — воскликнул он. — Ждать!
Миллира вытащила шкуру и пожала плечами — всеобщего она не знала. Возможно, Андуин понял правильно, а может, и нет. Андуин же вспомнил, когда уже слышал это слово. Когда Миллира зашивала рану Гарроша, она то и дело повторяла ему — жди. Тогда же Андуин заметил в руке Гарроша камень Джайны, он вертел его, как будто хотел им вот-вот воспользоваться. И только слова провидицы остановили его. Но чего ждал Гаррош? А с ним и Андуин вместе?
Вместо ответа в хижину ворвался Гаррош Адский Крик и тут же налетел на провидицу. Он гневно повторял что-то про ожидание — единственное, что понял Андуин. Миллира спросила его о чем-то. Гаррош посуровел, пробормотал что-то себе под нос.
А Миллира к удивлению Андуина опустилась перед Гаррошем на колени. Гаррош всплеснул руками.
— Что происходит? — осмелился спросить Андуин.
— Идем, — ответил Гаррош и вышел прочь.
Андуин пошел следом за ним, Миллира поднялась с колен.
Гаррош шел вперед, не сбавляя шага, и скоро вывел принца к воротам лагеря.
— Смотри! — указал он наверх.
Андуин поднял глаза и обомлел. На верхнем ярусе деревянной ограды столпились, кажется, все орки лагеря. Наскоро сколачивался деревянный помост, по которому следовало закатить огромную голову мертвого хроматического дракона.
Они сделали это, стучало в голове Андуина. Они сделали это. Орки притащили в лагерь голову самого престижного трофея, какой только могут представить убийцы черных драконов. И плевать, если честно, что оркам помог другой дракон, понимал Андуин. Они выбрались живыми из Грим-Батола — только за это их следовало наградить дюжиной драконьих голов.
Андуин оглянулся на Гарроша. Тот, нахмурившись, следил за орком, который бодро полз вверх по жерди в центре лагеря. Добравшись, орк закрепил алое полотно и позволил ветру распрямить его. Кроваво-красная ткань взвилась над лагерем Драконьей Пасти.
Андуин узнал флаг Орды.
В тот же миг воздух взорвался радостными криками. А орки, где бы они ни стояли, на подмостках забора или на земле лагеря, не сговариваясь, один за другим опускались на колени. Только Гаррош Адский Крик остался стоять на ногах. И Андуин рядом с ним.
Провидица велела Гаррошу ждать, сообразил принц. Он доверился Миллире и не воспользовался магией, остался в лагере. И был вознагражден.
Орки притихли. Гаррош прорычал несколько слов на орочьем и Драконья Пасть снова обрадовано завопила, повскакав на ноги. Обернувшись к Андуину, Гаррош тихо добавил на всеобщем:
— Драконья Пасть теперь часть Орды.
Что изменилось для независимых орков Нагорья, если они решились присягнуть на верность чужаку с другого конца света? Андуин не рискнул произнести эту сложную фразу вслух, Гаррош мог не понять ее.
— Почему? — только и спросил принц.
Вождю Орды хватило и этого.
Тщательно подбирая слова на всеобщем, Гаррош медленно ответил:
— Мруг погиб в пламени Смертокрыла. Лучшая смерть для Вождя Драконьей Пасти. Я не знал об этой традиции. До этого дня. Теперь я понимаю, почему Мруг согласился на мою сделку. Почему так хотел попасть в Грим-Батол. Когда налетел Смертокрыл, я сражался с ними. Но потом…
Потом Вождь Орды сделал выбор, Андуин знал об этом. Выбрал будущее Орды. Но для Вождя Драконьей Пасти выбор был иным. Андуин вспомнил огромного орка. В многочисленных схватках драконье пламя исполосовало его кожу рубцами ожогов.
— Потом я оставил их. А Мруг понял, к чему идет дело. Он приказал оркам добраться до лагеря и рассказать остальным кланам Нагорья, что отныне Драконья Пасть служит Орде. Затем Вождь устремился к дракону. Орки говорят, удар Мруга был такой силы, что секира рассекла надвое пластины на груди Смертокрыла. Сердце оказалось без защиты. Если бы Мруг успел замахнуться во второй раз, он попал бы прямо в сердце. Но дыхание Смертокрыла сожгло его заживо. Живыми в лагерь вернулись орков десять. Может, меньше. Теперь Драконья пасть — часть Орды. Конец, — сказал Гаррош без намека на улыбку.