Мара сопротивлялась. Сопротивлялась из последних сил. В свистопляску ее хаотичных мыслей проникнуть так толком и не выходило: там носилось что-то невнятное, замутненное, точно помои в лоханке у ретивой хозяйки.
—Х-х-х-г-р-р-х…
С голосом примерно то же самое. Хрена лысого «одержимый» так просто позволит тебе пользоваться его речевым аппаратом! Разве что совсем слабак. Поэтому небось всякие «демоны» в фильмах и книжках и предпочитают телесные оболочки детей — слабых, неразумных существ, которые еще не научились себя защищать. Ну, что уж душой кривить — у нас такие подонки тоже случались. Я слышал. Просто долго не жили потом.
—Х-х-хте???
Тем, кто задавал главный вопрос жизни, вселенной и всего такого действительно стоило поработать над его формулировкой — на самом деле он до смешного прост.
—Х-хде х-хто?
Мару язык тоже слушался неважно, но все же выходило половчее, чем у Киэнна — говорить ей он не препятствовал. Ну, по крайней мере сознательно.
—Т-ты х-х-хнаеш-ш-шь…
Нет, на самом деле голос как раз настроить под себя проще всего: связки как струны подтянуть, тут ослабить, там откалибровать. Но мне сейчас не это нужно. Пусть своим говорит, лишь бы говорила.
Говорить мара не собиралась:
—Пховались ф Беждну!
Ага, держи карманы шире! Киэнн попробовал нащупать рычаги, способные поднять чужое тело, тяжелое, точно ноша Атланта, — ты мне яблочек, старик, принеси, я как-то справлюсь. Сведенные одним бескрайним спазмом мышцы, сухожилия, безжалостно подрезанные тупым ножом страха, рукой того владыки ньяров, что носил на поясе меч кузнеца, суставы, вдруг разом затосковавшие по маслянке Железного Дровосека — все лежало мертвым грузом, нервы, натянутые луком Одиссея, отвечали на волевые приказы вразнобой, порождая скорей конвульсивные рывки, нежели осознанные движения. Наконец спина выгнулась назад надломанным мостом асов, добавив пару десятков жгучих растяжений, позвонки клацнули кастаньетами, правая рука самовольно ушла куда-то налево, вообразив себя пресловутой горничной семейства Аддамс… Фьёльреанн захлебнулась воплем боли — боль они делили на равных, благо еще, что не получали двойной порцией.
—Пхекхати!
—Я тольхо нащал.
Голос он уже почти оккупировал и перековал связки, как хотел. С телом было труднее. Больнее. Кто вырубится первым: я или она?
Мара держалась. Вопила, проклинала, но не отдавала контроль, не теряла сознание.
—Скажи где — и я отпущу.
Правда отпущу, без дураков. Не прямо сейчас и не то, чтобы надолго, но отпущу же!
—...Имиру в сраху!
Ну, как пожелаешь. Я умею управлять марионетками, Фьёль, даже очень непослушными марионетками, я долго оттачивал это умение. Большую часть жизни. Правда, когда ведёшь марионетку силой Глейп-ниэр, ее боли не чувствуешь. Не совсем честно, пожалуй. Так честнее, познавательней.
Сто потов сошло с их общего тела в попытках принять вертикальное положение и одновременно остаться в горизонтальном. Однако нахождение в суперпозиции Киэнна никак не устраивало. И он встал. Колени подгибались, икры дрожали, свои каблуки-шпильки Фьёль умудрилась не потерять, и трижды Киэнн падал только из-за них. Мара попеременно выла, верещала или же напротив истерически хохотала:
—Тхы тхак и шаху не пхойдёшь!
Это правда. Но мне насрать. Поползу на четвереньках — это не мое тело, пусть страдает. Последствия разгребать точно кое-кому другому.
Буря над городом, лишившись магической поддержки, утратила непомерные амбиции и только иногда жалко всхлипывала по углам обиженной сироткой. Киэнн выволок подневольное тело на обочину трехполосной автострады — ушло на это, по внутреннему ощущению, часов пять, не меньше. Пьяную оборванку-самоубийцу заметили, по мокрому асфальту завизжали тормоза, кто-то досадливо выругался, но останавливаться все равно не стал.
—Сейчас я надену фит фьяту и брошу тебя под колеса первой попавшейся фуры, Фьёль. Или могу оставить выбор за тобой: под которую желаешь лечь? Никто даже не поймет, что произошло. Тебя будут долго раскатывать по трассе тонким слоем, арахисовым маслом по горячему тосту, наматывать твои кишки на колеса, как пряжу на веретено. Соображаешь?
Она соображала. Но не верила. Правильно не верила, конечно – себя я так убью вместе с ней. Интересно, она это знает?