Ллеу молчал. Хмуро и как-то не по-детски. Киэнн теперь звонил сам, звонил по началу чуть ли не каждый час, а то и по два-три раза подряд, потом чуть пореже стал. Долго успокаивал по телефону разбушевавшегося наследника — Ллеу орал во всю глотку: не смей! Я кому сказал, не смей умирать! Потом швырнул телефон и ушел в туалет. Вернулся с красными глазами. И больше не говорил. Вообще. А примерно через два часа его начало знобить.
Эйтлинн отчаянно убеждала себя, что мальчик всего лишь простудился, перенервничал, пускай даже подхватил грипп или дизентерию — что угодно, из того, что лечится! Киэнн мрачно расспросил о симптомах, уточнил, как чувствует себя она сама, сообщил (как-то с особым нажимом и дрожью в голосе), что Рико не полегчало и минут сорок не выходил на связь.
Может, больше.
Кажется, она и сама стала понемногу проваливаться в топкое болото небытия. Воздух истончался, пробираясь внутрь скупыми каплями из выжатой досуха ваты, вены рвались, точно тысячелетний потрепанный пергамент. Медленный спазм нежно пеленал еще живое тело в колючий шерстяной саван. Из свернувшегося молока вечности скалилась слепая жаба, скрипел за дверью белый мелок Анку, чертя маленький неприметный крестик в самом уголке…
Вынырнула, ощутив будоражащую кровь вибрацию телефона. Голос, чей? Сперва даже не поняла.
— Я принял решение, Этт. Наверняка снова неправильное, но…
— Все пути выглядят одинаково, — безотчетно закончила за него Эйтлинн.
Киэнн немного помолчал.
— Да. Как-то так.
— У тебя получится.
— Посмотрим. Если что… я не в обиде. И ты тоже прости.
Она кивнула и пошла прочь сквозь черный гранит темноты, туда, где в его источенном железным зубом времени, дрожащем под весом пустых надежд нутре раненым мотыльком трепещет крохотная лампадка. Шла, раздвигая сбившиеся колтунами космы Большой Медведицы, сбивала ступни в кровь на острых ступенях Замка Гвидиона, а когда добралась, то поняла, что лампадой, пылающей во тьме, было испепеляющее око Балора…
— Мама!
В глазах все еще немного двоилось. Ллеу, мокрый, как угодившая в воды Аннвна мышь, по-прежнему непохожий на себя самого, смотрел на нее требовательно и нетерпеливо.
— Твой телефон.
Эйтлинн нашарила вопящую в кармане птицу и несколько секунд бессмысленно заглядывала ей в глаза: один зеленый, другой красный.
— Мама! — уже почти негодующе.
Он отобрал у нее говорящего галчонка и прижал к щеке:
— Это я, пап. Мама… тупит. Наверное, не выспалась. Я хорошо, кажется, уснул тоже. Было холодно, эта штука, железный дракон… ага, самолет, она высоко летит, бр-р, холод, как на Савинэ! Знаешь, мне снилось, что я умер. Тоже. Я не буду на тебя кричать. И бить не буду. Ты только не уходи.
Сознание Эйтлинн медленно прояснялось. Ллеу сбросил плед, который принесла ему бортпроводница, мокрые, должно быть, две недели немытые волосенки стояли дыбом, как иглы ежа, чужие болотно-серые глаза провалились еще глубже, неровная корочка на пересохших губах лопнула в двух или трех местах, но от слабости и апатии не осталось и следа. Он зло слизывал кровь с нижней губы и по-мальчишески беспокойно перекидывал смартфон от одного уха к другому, бурно, кипуче перебрасываясь репликами с невидимым собеседником. Эйтлинн почти инстинктивно потрогала его лоб – жара не почувствовала. Ллеу порывисто оттолкнул ее руку:
— Мам, ну, не мешай! – Его глаза сверкнули радостными искорками, трубка – новая игрушка – снова перелетела от левого уха к правому: – Правда? Честно-честно? Нет, ты точно скажи!
Получилось? Или ничего и не было? Ложная тревога?
Да какая уж ложная!
— Можно мне? — осторожно попросила она.
Ллеу немного разочарованно вернул ей мобильник. Жадных глаз не оторвал. Ясных, хотя и все таких же болотно-серых.
— Киэнн?..
— Ты как, Этти?
— Я еще не знаю. Но, кажется, жива.
— Мне минуту назад сказали, что Рико очнулся. — Он как-то чуть замялся, точно подбирая слова. — Знаешь, Этт, а ведь можно было и не врать насчет группы крови. Оказывается, она совпадает. По-настоящему. Все совпадает, до мелочей.
Эйтлинн лихорадочно соображала, на что он намекает и при чем здесь группа крови. Потом поняла: одна на миллион! Беглая русская царевна, разрази ее гром!
— Подожди, но ты… Хочешь сказать?..
— …что я дурак. И, по-видимому, многодетный отец. Ах да, и я их больше не слышу. Несущие жизнь мертвым. Полагаю, теперь они свободны. Уж не знаю, на благо или на беду, и… Боюсь, я не могу сказать точно, как того требует от меня Лу, но очень похоже, что я снова надул свою старую знакомую и вечную кредиторку Смерть. Так что, наверное, баньши обо мне пока не плачет.