Король, в котором больше нет необходимости.
Остановите меня, кто-нибудь! Остановите! Довольно крови на моих руках!..
Крови и не будет. Будет безмолвное подношение таящейся Бездне, призрачным водам Аннвна, последняя кость вслед гонимому со двора псу.
— Никаких гарантий, Киэнн, — едва заметно улыбнулся Эрме. — Никаких гарантий.
И шагнул навстречу губительной хляби.
А та лишь сонно вздохнула, грезя девятым сном в предчувствии десятого.
Деревянные от напряжения пальцы легли на витое кольцо Серебряной Плети…
Остановите меня сейчас!
…кривой серп Жнеца одним взмахом подрезал сухожилия, что кличут именем Ахиллеса, Пелеева сына. Пикси ничком полетел в черную, как тьма вырванных глаз, жижу.
Трясина заурчала — не как голодный, почуявший мясо зверь, а как приласканная кошка. Эрме поднялся на колени, брезгливо отирая грязь с лица, внимательно прислушиваясь — болото выпускало его беспрекословно. На губах мелькнула коварная усмешка:
— Нужно что-нибудь посильнее, Киэнн. Это срастется быстрее, чем топь доберется мне до пояса.
Пальцы напрочь утратили чувствительность, вероятно, покрылись коростой, броней роговых чешуек…
Кто-нибудь!
…но ледяной пульс Глейп-ниэр все равно откликнулся на призыв…
Почему никто не хочет меня остановить?
…и невидимое острие вошло точно между четвертым и пятым поясничным позвонком.
Алхимик захлебнулся болотной тиной вторично.
Не вставай, так будет лучше для всех, может быть, меня наконец кто-нибудь остановит!
Эрме неспешно приподнялся на локтях, осторожно перевернулся на спину.
— Присаживайся, Киэнн. Это надолго. Я предупреждал.
Слепой стрелок ослеп и опустил омелу. Игра в бессмертие продолжалась.
Останови меня хотя бы ты сам, Эрме! Я же ухожу в эту топь вместе с тобой! Или вместо тебя?
А дьявол, живущий на перекрестке, все так же хохочет и скалится...
— Когда ж ты наконец поймешь, Киэнн? — устало, раздраженно, как всегда. — Нет путей правильных и неправильных. Не в этом суть. Путь порока или путь добродетели, путь славы или бесчестья, путь к рождению или к смерти — не так уж важно. Важно, что этот путь…
— Твой, — неожиданно закончил за него Ллевелис.
— Правильно, маленький Дэ Данаан.
Они тут все с ума посходили! В груди расцвел колючий чертополох смеха:
— Мой путь — бездорожье, Эрм! Я давно потерял тропу. И себя, пожалуй, тоже потерял. Кто я такой, чтобы отбирать, ничего не отдавая взамен?
— Отпусти его, пап, — смилостивился Ллевелис. — Это не твой путь.
И дернул за рукав Эйтлинн:
– Мам, скажи ему!
Фоморка вздохнула и отвела взгляд. Ты добрая женщина, Этт.
– Никакая я не добрая, – покачала головой она. – Я хочу видеть его мертвым, и хочу захлопнуть перед ним ворота Стеклянной Башни. Но я же вижу, что ты сам себя убиваешь, Киэнн. Пощади его. Пусть живет, мразь болотная! Только будь уж любезен, постарайся его как-то обезвредить: клеймо влепить, или взаперти держать – это уж как пожелаешь.
– Слушаюсь, моя королева.
Хвала тебе, глухое мироздание! По счастью, я не могу не повиноваться.
Киэнн убрал бесчувственную, парализованную болью руку от змеиного горла Серебряной Плети и принудил стоячие воды Тол Луинд подставить дельфинью спину потерпевшему крушение. Льёккьё метнулись следом, распушив цветные лисьи хвосты, гипнотизируя бесконечным запутанным движением. «И больше никому не придется умирать за других», – навязчивым прозрачно-серебристым эхом зазвенело в воздухе, знакомо обволакивая сознание патокой невидимых лир.
Может быть. Сегодня – может быть.
— Никаких гарантий, Эрм, — повторил Киэнн, не отрывая взгляда от вымаранного вересковым пурпуром островка, где глотал мятный настой пьяного утра рыжий алхимик: — Никаких гарантий.