Это для нас она была долгой, для нее — ночь как ночь. Но ведь и в самом деле могла просто уснуть. Чего я нервничаю-то?
— Наверное, — сипло выдавил из себя Киэнн, сам вздрогнув от звука собственного голоса. — Подбросишь? Раз ты тоже где-то в Тирна Шид-Айр.
Риннаэд просиял:
— Конечно! И Айрфэ тебе рада будет!
В последнем Киэнн сомневался. Юную альву Айрфэ в разорванной до самого живота юбке он прекрасно помнил, да и она его позабыть не могла. Но что поделаешь? И все же малышка Айр и впрямь встретила его радушно, мило и лишь самую чуточку таинственно улыбалась, а об инциденте двадцатитрехлетней давности даже не вспоминала. Однако от настойчивых предложений задержаться «еще хотя бы на часок» Киэнн решительно отказался — украденный якорь не давал ему покоя, да и… Лучше не искушать судьбу.
Вторично паника окатила Киэнна уже у самого сидха, хотя казалось бы для того не было ни одной видимой причины. Холмы привычно щеголяли в белых кружевных чулках вечно цветущего терновника с золотыми подвязками рассвета. Солнце, похожее на опрокинутый бокал добротного выдержанного виски, плескалось в туманных разлогах. Поодаль путано шептала пылкие обещания блудница-река. Дюжина холеных длинноногих лошадей осторожно объедала мягкую изумрудную зелень на склонах… Слишком осторожно. Лошади были определенно чем-то напуганы, или, по меньшей мере, встревожены. Ну, чему удивляться-то, если якорем воспользовался чужак? Наверняка просто заплутавшая «блоха», как именовали в народе фейри любителей перемещаться по чужому якорю. Прыгнула, небось, и задала деру, когда сообразила, куда ее занесло.
Киэнн сосчитал до десяти и переступил порог.
Эйтлинн и впрямь спала. Безмятежно, сладко, разметав тяжелые змеи черных кос. Спала прямо в гостиной, откинув голову на спинку плетеного кресла-качалки. Антрацитовый иней ресниц едва заметно подрагивал, полуобнаженная грудь мерно вздымалась в такт дыханию. Киэнн прокрался мимо на цыпочках, стараясь не разбудить фоморку. Миновал длинный пиршественный зал и свернул в детскую. Ллевелиса тоже было не видно и не слышно, хотя обычно он вскакивал ни свет ни заря.
Прямо с порога в лицо ударило сухим, знойным смрадом смерти. Близкой смерти, стоящей здесь же, на пороге. Сердце рухнуло куда-то в Бездну Домну, ноги даже не подкосились, а сделались какими-то бумажными, бесполезными. По сизовато-бледному лицу Ллевелиса катились тяжелые капли испарины, дыхание вырывалось из груди с визглявым сипом, на потрескавшихся губах запеклась кровь. Мальчик тихо стонал и иногда отрывисто вскрикивал, не приходя в сознание.
Каким образом Киэнн преодолел те десять или двенадцать футов, что разделяли порог спальной и детскую кровать юного короля, он не помнил. Похоже, его безупречная память впервые в жизни дала сбой. Тонкое одеяльце пропиталось потом насквозь, под закрытыми в беспамятстве глазами ребенка пролегла грязная синева. Ллеу дрожал как в лихорадке, время от времени изгибаясь в мучительных судорогах.
Киэнн невольно зажмурился. Вот и вся сказка. И я больше ничего не могу поделать. Но так не должно быть! Не может все это быть по-настоящему!
«Ты сам этого хотел. — Гадкий шепоток змеей вполз в сознание, туда, откуда он вырвал его с корнем три года назад. — Хотел сбежать? Отбрыкаться? Откреститься? Жить обычной жизнью? Не для тебя эта роскошь, Дэ Данаан. И где теперь все твои пустые пафосные обещания? “Не отдам, не позволю, не оставлю”? Лжец, лжец, жалкий, никчемный лжец. Трус, слабак и неудачник».
Заткнись. Заткнись, гадина. Даже если все это правда, до единого слова. Не время ныть.
Киэнн быстро наклонился и плохо слушающимися пальцами развязал проклятую цепочку.
И вот тут-то его как огнем обожгло. Нет, не от прикосновения Глейп-ниэр — с ней как будто все было в порядке. Но не с ребенком, который ее носил. Потому что этот ребенок не был Ллевелисом.
Хотя и был похож на него, как зеркальное отражение. Или брат-близнец. Те же черты, тот же голос, та же родинка, по форме напоминающая морского конька, на тыльной стороне правой ладони. Но все его тело отсвечивало грязновато-серым. Ребенок не только не был Ллевелисом Дэ Данааном — он не был фейри вовсе.
Ты все еще слеп, Киэнн. Слеп, что твой крот. Как можно было дать себя провести, точно младенца неразумного?
От сердца как-то разом отлегло, словно смертный приговор и впрямь отменили. Хотя ситуация все еще оставалась паршивей некуда. Но не полностью безнадежной. Потому что тот, кому хватило наглости и даже попросту безрассудства подменить юного короля Маг Мэлла, сам не надолго переживет этого несчастного подменыша. А если и переживет — ну, он же должен понимать, что когда я найду его, то в прямом смысле закопаю живьем, без преувеличений и иносказательности.