Киэнн хмурился, золотое пламя его кудрей угасло и темной грозовой тучей стекало на спину. Должно быть, в первый раз его вели через черную дыру Межмирья под охраной и связанным – хотя куда он мог бежать? Его ожидал один год жизни в Сенмаге – мире, из которого он был когда-то извлечен в младенческом возрасте и в котором за всю свою недолгую жизнь так и не удосужился ни разу побывать – а затем неизбежная смерть. И черная сквозная рана луны в простреленном небосводе наверняка казалась ему, по меньшей мере, дурным предзнаменованием…
Последний всплеск черничного моря, точно затихающий крик подстреленной птицы – и черно-белый негатив обретает цвета и запахи реальности. Крепкий сгусток портовых ароматов, приправленных горечью дыма, кисловатым привкусом пота с примесью всех прочих человеческих выделений, да пряной ноткой ванили, струящейся из приоткрытых дверей утренних пекарен, яростно ударил в отвыкшие ноздри. Эйтлинн закашлялась, глаза слезились. Надо же так отвыкнуть-то за четыре года! Сероватые костяшки домино – железобетонные коробки небоскребов – с черным нагромождением горделивого Сирс-Тауэр во главе, чопорно выстроились вдоль прибрежной линии, разноцветные поплавки прогулочных яхт старательно блюли порядок и иерархию. Эльфийский челн спрятал лебединую шею под крыло и притворился небольшим парусным катамараном, патриотично раскрашенным четырьмя алыми звездами Чикаго на бело-голубом полотне.
Киэнн напряженно перебирал звенья Серебряной Плети, как рьяный монах четки. Катамаран между тем целенаправленно шел на юг, подальше от многолюдных сверкающих проспектов Чикаго-Луп, потихоньку подбираясь к узкому, монотонно-каменистому пляжу, должно быть, где-то на границе Соут Чикаго и Ист Сайд. Берег ерошился бурой, выгоревшей за лето сорной травой и сухими стоячими метелками тысячелистника, на мелководье то тут, то там болтались черные, раздувшиеся, как трупы утопленников, гнилые доски.
— Будешь собакой, — наконец выпустив цепочку и точно вернувшись из транса, проговорил Киэнн. Во взгляде читались досада и разочарование, причину которых Эйтлинн пока не улавливала.
— Надеюсь, это не замаскированное оскорбление? — попробовала улыбнуться она. Улыбка получилась, вероятно, кисленькой, и одними губами.
Глаза Киэнна тоже не смеялись:
— Обычно я не утруждаю себя маскировкой.
Эйтлинн поморщилась. Ей не слишком нравилась такая перспектива, хотя решение она находила и впрямь разумным: человек с собакой выглядит куда более повседневно и естественно, чем человек с фомором (с точки зрения среднестатистического американца, скорее всего, рептилоидом). И все же влезать в шкуру животного ей не хотелось.
— И какого черта у вас так не любят мимиков…
Вопрос был, по большей части, риторическим. Мимики — маги, способные копировать внешность разумного существа — наверное, были таким же кошмаром магмэллиан, как некроманты — извечным кошмаром людей. Древняя магия имперсонификации по своей технике отличалась от общеизвестной трансформации и многими считалась утраченной еще несколько тысячелетий тому назад, кажется, как раз с падением фоморов. Конечно, ходили слухи, что запретное и порочное искусство все еще где-то тайно хранится неким мрачным кругом посвященных, что мимики-имперсонификаторы время от времени появляются то тут, то там и дискредитируют честных фейри (как будто такое явление, как честный фейри вообще существует!), но все это смахивало на байки и фольклор. Похоже, что фоморы так затравили бедных Детей Маг Мэлла своим мастерством имперсонификации, что те по сей день не избавились от предубеждения относительно этой сферы магии.
А ведь было бы так здорово просто принять облик заурядного человека!
— Киэнн, ведь люди — не фейри, с точки зрения большинства наших — вообще животные. В них точно нельзя трансформироваться?
Он покачал головой:
— Я не знаю как. И вообще наши кривят душой. Детеныша макаки нельзя сделать подменышем-фейри, ребенка человека — можно.
Эйтлинн хотела еще что-то сказать, но потом просто обреченно кивнула:
— Понадобится твоя помощь.
Трансформироваться в собаку она никогда не пробовала. Легче всего ей давались облики морских животных: акулы, касатки, гигантского кальмара, мурены. В крайнем случае — крупного альбатроса. А собака… Больно надо оно ей было!
Киэнн тоже кивнул, чуть дернув уголками губ: