— Здесь сыр, сливки, пирог с малиной и черничная наливка.
Звучало, конечно, чертовски заманчиво. Особенно после пяти с чем-то месяцев на одной водичке — как хороша бы та ни была. И все же настораживало: с чего вдруг такая услужливость?
— И что я буду тебе за это должна? — медленно проговорила Эйтлинн.
Глаза хульдры округлились искренним недоумением:
— За еду? Как можно быть должным что-либо за еду? Это же просто еда!
Ой ли? Эйтлинн все еще превосходно помнила, как ее «от всей души» угощали форелью и рыбным супом. И что за этим последовало — тоже. Хвостатая потерянно переводила просительный взгляд с корзинки на Эйтлинн и снова обратно. Она боится меня. Любопытно, почему? Потому, что я — мать ее короля или потому, что я — фомор? Как мне следует поступить? За время, проведенное в библиотеке Стеклянной Башни, Эйтлинн немало расширила свои познания в истории, географии, языках и даже поэзии Маг Мэлла, но о здешнем этикете она все еще не знала почти ничего. Ей нестерпимо захотелось, чтобы Киэнн был здесь и мог, как всегда, подсказать.
Наконец Эйтлинн решилась:
— Разделишь с нами трапезу?
Хульдра испуганно кивнула. Кажется, она была не столько рада милостивому предложению, сколько боялась отказать. Но Эйтлинн была твердо намерена настоять на своем. Если понадобится.
Оба Дэ Данаана, старший и младший, плескались в реке, выбрасывая на берег огромных лососей, точно два зажравшихся медведя, пасущихся на нересте. Ллевелис счастливо хохотал. Рыба поблескивала мифриловой кольчугой на солнце и яростно молотила хвостом о землю. Однако при виде лесной гостьи Киэнн неожиданно замер.
— Сюнн?..
Тревожившая Эйтлинн и ранее мысль настойчиво застучала в подкорку мозга:
— Это та самая, Киэнн?
Он еще пару секунд сверлил пришелицу взглядом, но потом, как ни в чем не бывало, мотнул головой:
— Нет.
Ллевелис насупился, но Глейп-ниэр не тронул. Только не совсем отчетливо, но все же уверенно проговорил:
— Не-е-е плафта. Фланьё.
Киэнн шумно выдохнул:
— Да что ж тебе неймется, Лу?!
Эйтлинн захохотала.
— Нехорошо врать своему королю! — сквозь смешливые слезы, отчитала его она.
— Ему я не врал! — возмущенно бросил Киэнн. — Я врал тебе. Ну, по глупости, в его присутствии.
Он сердито обернулся к хульдре:
— Зачем ты пришла, Сюнн? Закончить начатое уже не выйдет.
Та принялась бить хвостом:
— Ты мне не интересен.
Ллевелис снова поморщился, Киэнн хмыкнул:
— Теперь ты делаешь то же самое, что и я минутой ранее. Врешь в присутствии своего короля. Смотри, ему может это не понравиться.
— Ты… — Теперь хульдра старательно подбирала слова. — Ты не важен. Ты теперь ничего не значишь.
Киэнн удовлетворенно кивнул, однако тут Эйтлинн, не выдержав, взорвалась:
— Ах ты, вертихвостка драная! Он менее суток тому назад собирался умереть ради того, чтобы ты и такие, как ты продолжали жить! И теперь он «ничего не значит»? Пошла вон отсюда вместе со своими сыром, наливкой и малиновыми пирожками!
— Этт, — вмешался Киэнн, явно пытаясь их примирить, — мне нравится ничего не значить. Это великолепное, умиротворяющее чувство. И сыр я люблю. А уж наливка — и вовсе отличная штука.
Он мягко улыбнулся:
— Она же именно тебе выказать почтение пришла. — И тут же сурово обернулся к хвостатой троллихе: — У тебя плохо получилось, хульдра! Старайся больше!
Та потупилась в землю, обвив ноги двумя кольцами длинного хвоста. «У меня никогда так не выйдет, — мелькнуло в голове у Эйтлинн. — Он знает их всех, как облупленных, видит насквозь, умеет вовремя вынуть кнут или пряник, по ситуации».
— Накрывай на стол, — наконец вздохнула она, — Сюнн… как тебя там?
— Сюннгива, моя королева, — подсказала хульдра.
В общем, стряпню полностью взяла на себя гостья. Развела огонь (волшебный, конечно, настоящего живого пламени фейри, как пояснил Эйтлинн Киэнн, не терпят и всячески избегают), выпотрошила и запекла рыбу с травами, поджарила изумительный грибной шашлык на ореховых прутиках, и даже умудрилась слепить сладкий десерт с орешками, похожий на рахат-лукум. И только посуду Киэнн все же упрямо вымыл собственноручно, после чего аккуратно спрятал обратно в заросли папоротника. Как и обещал.
Распрощавшись с Сюннгивой, королевская чета двинулась дальше. В другой раз остановку сделали уже на закате. Провизии у них было еще предостаточно, а черничная наливка пошла и совсем хорошо. Ллевелис клевал носом, и колдовская постель для всех троих была уже давно готова…
Однако прежде, чем юный король окончательно задремал, ладонь Киэнна внезапно нырнула под покровы шерстяного плаща Эйтлинн и нежно прошлась по спине, от верхнего позвонка до самой ложбинки между ягодицами. По коже побежали сладкие мурашки.