Я не могу винить в этой оплошности усталость, я отказываюсь это принимать. Мои поиски амбры в Даркнете привели их ко мне - это моя вина. А потом этот человек каким-то образом раскрыл мою страшную тайну, чтобы использовать ее против меня и гарантировать мое сотрудничество.
- Эйвери?
Я вырываюсь из своих мыслей. Не могу позволить себе заниматься этим здесь. Я должна держать себя в руках.
- А другие жертвы? - спрашиваю я, скрывая дрожь в голосе.
- Я думаю, что мы на верном пути, - он хватает планшет и проводит пальцем по экрану. - Вита Лоран и Сидра Жирар опознаны. Родители Лоран объявили ее пропавшей без вести в Праге, но Жирар была записана, как "сбежавшая". Семья Жирар все еще пытается найти ее.
Я оглядываю лабораторию, замечая пары глаз, которые наблюдают за мной, все замерли в ожидании моей реакции. Натали прочищает горло и продолжает вводить данные по первому месту преступления и остальные следуют ее примеру. В комнате повисло напряжение.
Обри кивает головой в сторону моего кабинета, молча требуя, чтобы мы обсудили личности жертв за пределами слышимости. Но я не прячусь от своих коллег. После похищения моя жизнь превратилась в открытую книгу.
- Они иностранки, - говорю я, сдерживая нарастающую панику в голосе.
Неторопливо кивнув, Обри подтверждает мои слова:
- Да. Судя по той информации, что мы собрали, все жертвы не были гражданками США, - он нажимает на экран. – Марси Белофф была родом из Канады, до того, как поселилась в Арлингтоне. Однако она единственная местная жертва.
В моей голове начинают прокручиваться теории. Они обрушиваются на меня со сверхзвуковой скоростью. Приступ головокружения нарушает равновесие. И я хватаюсь за край стола.
- Эйвери. Прости, но я не понимаю, - Обри осторожно приближается ко мне. - Мы не детективы и не агенты. Наша работа не в том, чтобы строить догадки или связывать улики с теориями. Мы всего лишь собираем факты.
Для судмедэксперта, который не разбирается в теориях, он сейчас довольно хорошо выводит одну из них обо мне.
- Я понимаю. Но я и сама была очень близка к тому, чтобы стать жертвой, - я обхожу тележку и направляюсь к последней жертве. - Так что извини, если это дело для меня является более личным.
Его вздох слышен даже сквозь шум лаборатории.
- Именно поэтому я и предложил тебе взять отгул.
Это было больно. Я резко разворачиваюсь так, что кончик моего хвоста шлепает меня по щеке.
- Но это не значит, что я не могу быть объективна и выполнять свою работу.
По натуре я не конфликтный человек. Я не ищу конфликты, и я действительно не хочу соревноваться с каким-то судмедэкспертом из ФБР. Но за последние сорок восемь часов меня похитили, накачали наркотиками и чуть не убили, и среди всего этого в мою лабораторию проникли.
Единственное место, в котором я могла быть сама собой, никогда больше не будет моим.
- Мы должны установить причину смерти этой жертвы, - говорю я, направляя его раздражающее внимание на последний труп. Как только получу окончательные данные обо всех смертях, у меня, возможно, действительно будет достойная новость для Куинна.
Я снимаю мешок с тела, чтобы осмотреть последнюю жертву. Ее имя написано на бирке, надетой на палец. Она боролась до последнего. Отчаянно сопротивлялась. Она молодец.
Ее хрупкое тело покрыто рваными ранами и ушибами. Следы борьбы покрывают ее руки и ноги. По крайней мере, ее конечности, кожа и внутренности… на месте.
- С каждой жертвой преступник усиливал методы пыток, - произношу я, размышляя вслух. - Что с тобой случилось? - шепчу я жертве.
Обри качает головой, и я поднимаю взгляд.
- Что? - спрашиваю я.
- Должно быть, ты тесно сотрудничаешь с детективами в вашей конторе, - он поправляет перчатки и занимает место напротив жертвы. - Ты говоришь совсем как они.
Легкая улыбка тронула мои губы.
- Мы довольно близко общаемся в нашем департаменте, - при воспоминании о Куинне меня бросает в жар.
- Видишь вот это? - он указывает на темное кольцо синяков вокруг ее шеи, и я снова сосредотачиваюсь на экспертизе. - Похоже, жертва была задушена, когда преступник... - он поднимает взгляд, - утопил ее.
Я понимаю, почему он так быстро пришел к выводу об утоплении. Ее кожа вздулась, но не в нормальной степени из-за типичного вздутия после смерти, и петехиальное кровоизлияние - кровь, усеивающая ее бледные глаза, - не скапливается на дне ее век, как это было бы, если бы она осела там естественным образом после ее смерти. Преступник мог утопить ее сразу после того, как она задохнулась, и лопнувшие сосуды ее глаз кровоточили в воде, но я думаю, что мы обнаружим воду в ее легких, как доказательство того, что она утонула.
- Мы должны вскрыть тело жертвы, чтобы убедиться, - я поворачиваюсь к своему подносу с инструментами.
- Судя по степени и количеству ушибов на ее шее и различному расположению... - он замолкает, когда оттягивает мешок, прикрывающий ее торс. - Да, у нее на груди тоже синяки, - затем он прижимает пальцы к ее грудной клетке и надавливает. - Как минимум, два сломанных ребра.
Я чувствую, как кровь отхлынула от моего лица, оставляя ощущение холода и покалывания.
- Он реанимировал ее.
Его взгляд встречается с моим, и губы изгибаются в жесткой хмурой гримасе.
- Множество раз. Чтобы утопить ее снова.
Я перевожу взгляд на другие жертвы, думая об их жуткой смерти, о жестоких пытках, которым они подверглись. Их страдания были мучительными. И все же им пришлось пережить это только один раз. Когда я снова перевожу взгляд на последнюю жертву, на ее бледную, лишенную жизни кожу и тусклые невидящие глаза, я не выдерживаю.
* * *
К тому времени, как был закончен последний отчет о третьей жертве, мое тело ломит от боли. Мышцы горят, плечо, вывихнутое во время вчерашней схватки в лаборатории, пульсирует, а болеутоляющее средство прекратило своей действие несколько часов назад.
Обри настоял, чтобы остаться после того, как я отпустила своих техников вечером. Они и раньше видели меня почти сломленной, но мой предыдущий срыв был шокирующим даже для меня. Я слишком истощена, чтобы чувствовать смущение. Хрупкие стены, которые я воздвигла, могли рухнуть в любую секунду.
Все, что Обри нужно сделать, это задать правильные вопросы: о наркотиках, о людях, которые похитили меня. В минуту полного изнеможения я бы призналась во всем.
Но он ни о чем не спрашивает. Он записывает факты и результаты, а не развлекает себя теориями. Я восхищаюсь его профессиональной этикой и мастерством, но я не могла отвечать перед ФБР так, как он. Существует почти военная структура и кодекс, который вызывает у меня клаустрофобию, просто находясь рядом с ним.
Пока я массирую плечо, пытаясь справиться с болью, в кармане вибрирует телефон. Я вытаскиваю и смотрю на него, и мое сердце в растерянности, не понимая, радоваться или же перестать биться.
Куинн: Я припарковался у входа.
На самом деле я не думала о том, что произойдет, когда выйду из лаборатории. Сегодняшнее утро, когда Куинн, довольно властно, настоял на том, чтобы я осталась с ним, кажется было давным-давно. Столько всего произошло с тех пор.
Я удивлена, почему он просто не вошел в лабораторию, как обычно, пока не вспоминаю про охрану у входа. Я поспешно набираю ответ, что уже выхожу.
В своем кабинете я забираю флешку, на которой сохранила отчеты о жертвах, засовываю ее в карман и запираю дверь. Я неловко машу Обри, направляясь к двойным дверям. Внезапно мой желудок сковывает напряжением, словно натянутая струна, тянущаяся из моего тела, стремиться навстречу Куинну, притягивая к нему невероятной и непонятной мне силой.
Я успешно избегала его весь день, хотя и обещала держать его в курсе событий. Я просто... не могла. Я не могла притворяться, что занимаюсь своей работой, в то время как все внутри меня пыталось прорваться через удушающее безумие происходящего вокруг.