Его прерывистое дыхание усиливается.
- Эйвери... я предупреждаю тебя.
Но я не могу остановиться. Если это последний раз, когда Куинн будет так близко ко мне, я должна знать, каково это. По мне прокатывается дрожь. Дрожащими пальцами я осторожно расстегиваю одну, а затем еще одну пуговицу его рубашки. К тому времени, как я добираюсь до третьей, мое сердце грозит раздробить мою грудную клетку.
Он позволяет мне отодвинуть его рубашку и увидеть татуировку на коже. Мои пальцы скользят по слегка скошенным буквам, а тепло под ладонью обжигает.
Человек, достигшей полного совершенства, выше всех животных, но зато он ниже всех, если живет без законов и без справедливости
- Аристотель, - шепчу я. Я поднимаю глаза вверх, чтобы поймать его пронизывающий взгляд, изучающий меня. - Есть вышестоящий суд, чем суды правосудия, и это суд совести. Он превосходит все другие суды.
Черты лица Куинна искажаются болью.
- Ты думаешь, Ганди одобрил бы твои действия? Твоя совесть полностью чиста от того, что вы с Сэди сделали?
Я прижимаю руку к татуировке. Я чувствую его сердцебиение, бьющееся о мою ладонь.
- Вовсе, нет, - я встречаю его пылающий взгляд. - Если бы я чувствовала, что поступаю неправильно, если бы могла жить с этим... я бы не стала рисковать всем прямо сейчас, рассказывая тебе.
У меня слабеют ноги. Я больше не в состоянии удержать себя, усталость и истощение адреналина наваливаются на меня, словно снежный ком, я начинаю оседать.
Глубокий стон вырывается наружу, когда его руки обхватывают меня за талию. Затем меня поднимают и усаживают на комод, и наши лица оказываются на одном уровне. У меня перехватывает дыхание.
- И что же мне теперь делать? - его глаза изучают меня, но я не совсем уверена о чем он спрашивает более требовательно, и я даю ему ответ, который имеет смысл для него.
- Не знаю, - признаюсь я. - Все, что я знаю, это то, что... я люблю тебя, и это убивает меня, - я закрываю глаза, и горячие дорожки слез обжигают мои щеки. - Я совсем не подхожу тебе, но я не могу перестать хотеть тебя. Ты - единственная определенная вещь в моей жизни.
Мои родители умерли, когда я училась в колледже. После этого рядом со мной никогда не было близкого мне человека, мне просто он не был нужен. Единственный человек, на кого я могла положиться, была я сама. До Куинна.
Я не могу смотреть на него. Держа глаза закрытыми, я отказываюсь видеть разочарование и боль, которые, как я знаю, отразились на его лице. Боль, которую я причинила ему. Он тяжело вздыхает, наполняя напряженный воздух между нами сердечной болью, и это звучит как поражение и потеря, теперь мои страдания дошли до самого пика.
- Я отведу тебя в постель.
Я открываю глаза, как раз вовремя, чтобы увидеть тлеющие радужки его глаз. Он крадет остатки моих сил, и когда его руки захватывают мое лицо, я падаю на него. Потеряв равновесие и полностью отдав себя.
Куинн глубоко вдыхает, прижимаясь лбом к моему лбу. Я чувствую, как внутри него разразилась война: борьба между преданностью его героической стороне, где он действительно обнимает меня и защищает от моих собственных грехов, и тем, что он считает, в конечном счете, правильным.
Как и татуировка на его груди, Куинн живет по кодексу. И этот кодекс не оставляет места для сломленной женщины, чья слабая мораль создала весь этот беспорядок, с которым мы столкнулись.
- Посмотри на меня, - приказывает Куинн, отстраняясь.
Секунду я наслаждаюсь его горячим дыханием на своих губах, прежде чем поднять взгляд.
- Мы не станем выяснять это сегодня ночью, - он смахивает дорожку слез, стекающей по моей щеке. - Тебе нужно отдохнуть, - он отпускает мое лицо и обнимает, прижимая к груди одним сильным движением.
Я в отчаянии прижимаюсь к нему лицом, не желая даже думать о том, что меня оттолкнут. Слишком быстро, однако, я оказываюсь в его постели, где он откидывает одеяло и укладывает меня на прохладные простыни.
Я хватаюсь за его руку, когда он собирается уходить.
- Останься.
Он не оборачивается, только сжимает мои пальцы в ответ, прежде чем отодвинуться. Внутри меня вспыхивает отчаяние, сдавливая грудь.
- Ты сказал...
Он останавливается у тускло горящей лампы и ждет.
- Ты сказал, что даже мои шрамы прекрасны. Но мои шрамы не только на поверхности, Куинн. - Может, шрамы, омрачающие мою душу, слишком отвратительны, чтобы он мог цепляться за прошлое до всего произошедшего.