Алекса поморщилась при воспоминании о том, как расширились ее глаза, когда Соланж сдернула покрывало и рассматривала ее. На лице ее были злоба и отвращение. Как хотела бы она сбежать и спрятаться где-нибудь, как будто можно было спрятаться от этих жестоких обвинений, уничтожающих все ее оправдания и объяснения. Как беспомощна и беззащитна она была!
— Встань, девочка, и выслушай меня. Довольно лежать на спине в ожидании, что он вернется к тебе. Он не придет больше, это я тебе говорю! Ну а если он не удовлетворил тебя полностью, так есть другие, кто не прочь поразвлечься с тобой! Так ты еще способна прямо стоять после того, как он переспал с тобой?! И какая-нибудь милая безделушка как напоминание о минувшей ночи — или деньги? По крайней мере, он щедрый. Я слышала, он дорого заплатил за твою девственность, не торгуясь?
Только теперь Алекса вспомнила о золотой цепочке, опоясывающей ее бедра. Это была тонкая цепочка с ровными, будто струящимися, плавно переходящими одно в другое звеньями.
Плата за ночь авансом, так сказал он, надевая ее. Тогда казалось, что это — часть их любовной игры. Но когда Алекса взглянула на себя в зеркало (тетка цинично наблюдала за ней), она увидела языческий символ рабства, напоминание, что она собственность мужчины, который надел эту цепочку. Бессознательно ее пальцы искали застежку. Соланж усмехнулась:
— Единственный способ снять ее — распилить у ювелира, дорогая. Я и раньше видела подобные штучки с мудреными замками. Раз надев, их уже не снимешь. Вот уж он-то натешился! — Глаза Соланж сузились, будто бы она могла прочитать мысли племянницы. — О небо! Надеюсь, что, натворив столько глупостей, ты не потеряла голову? Нет ничего страшного в том, что ты изображаешь проститутку ради какого-то мужчины, если тебе это нравится и ты достаточно благоразумна. Но позволить довести себя до того, что тобою руководит не разум, а твоя похоть, — непростительная глупость! Должно быть, твоя бабка, старая ведьма, хихикает и радуется, что тебя так ловко околпачили. Лорд Эмбри совершенно открыто приводит тебя в этот дом, чтобы провести с тобою ночь. А утром, милочка, он сказал лорду Дирингу и даже Ньюбери, что они также могут «попользоваться» его «новой» шлюхой, так как ты все еще здесь и, очевидно, можешь принять их!
— Леди Трэйверс?
— Ой! — И тут только Алекса поняла, что до сих пор зажимала уши руками, а чей-то голос все повторял и повторял ее имя. Она вздрогнула, начиная понимать, где находится. Она вздохнула с облегчением.
Бедный Микс с удивлением смотрел на нее, заикаясь, он сказал ей:
— Простите, леди Трэйверс, я не хотел…
— О, моя дорогая Алекса! Примите мои извинения, что заставил вас ждать. Некоторым клиентам приходится несколько раз объяснять одно и то же. Слава Богу, что к вам это не относится! Иначе я давно бы уже все бросил, а у моей бедной жены был бы нервный срыв. Проходите!
В его кабинете тоже горел камин, а на обитых кожей стульях лежали подушки. С заговорщицкой улыбкой мистер Джарвис попросил ее не стесняться и предложил бокал шерри.
— Знаете, а мы наводили справки, где вы и как вы. Мне надо было обсудить с вами кое-какие вопросы. Но Марджери все время внушает мне, что вам надо отдохнуть и развеяться, поразвлечься. Надеюсь, вы этим и занимались?
Невозможно было скрыться от этих проницательных глаз: мистер Джарвис изучающе смотрел на нее поверх пенсне в золотой оправе, а Алекса отчаянно подбирала слова, чтобы хоть как-то начать разговор. Угадав ее состояние, опередив ее, мистер Джарвис сказал мягко и спокойно:
— Дорогая, я хорошо усвоил одно жизненное правило: если что-то беспокоит, то надо выговориться, выплеснуть все, что наболело. Что-то случилось? Именно поэтому вы и пришли?
После первой фразы Алексе стало легче продолжать свой путаный рассказ. Ей надо было выговориться кому-нибудь, сделать что-нибудь, или она сойдет с ума! А мистер Джарвис спокойно слушал, иногда кивком головы подбадривал ее, наливал еще шерри, когда у нее пересыхало в горле. Ни голосом, ни поведением он не выказывал никакого осуждения, но он был достаточно объективен — это именно то, что ей нужно теперь. Он не преувеличивал, но и не преуменьшал степень ее непростительной глупости, слабости и бессмысленного риска, которому она подвергалась. Его невозмутимость успокаивающе действовала на нее.
— Как говорится, слезами горю не поможешь; потерянного не воротишь. А это значит, дорогая, что не стоит заламывать руки и казниться в своей глупости. Лучше подумать и просчитать, что вас ждет впереди, сделать соответствующие выводы. Начнем с худшего: как предотвратить последствия? — В первый раз он посмотрел на нее строго: — Вам давно пора понять, что паниковать и тем более показывать, что вы боитесь, — непростительная глупость. Вы охотились в джунглях и знаете, что произойдет с охотником, если он теряет голову, когда зверь преследует его. Да, да, знаете! Не хотите же вы, подобно этому охотнику, поддаться панике и бежать. Мой вам совет: стойко, без страха выдержите испытание (если таковое вам предстоит), когда все окружающие думают, что вы струсите и сбежите. Атакуйте, нападайте первой. Но помните, надо всегда иметь в запасе отступные пути! — Откинувшись на спинку кресла, мистер Джарвис лукаво улыбнулся и покачал головой: — Я совсем заболтал вас и увлекся. Марджери говорит, что из меня получился бы хороший генерал.
— Какими же глазами я теперь буду на всех смотреть! Это, если он… если бы я только знала! Неужели все, что он говорил и делал, было частью тщательно разработанного плана? Но зачем же тогда он дал мне свое кольцо и настаивал на нашей помолвке? В конце концов, не было нужды…
— А может, и была, а? Ну, хотя бы для того, чтобы ты не мешала и вела себя спокойно, пока весь план не будет приведен в действие? Я не верю домыслам, я предпочитаю иметь дело с фактами. А фактом является то, что «Таймс» завтра напечатает объявление о помолвке леди Элен Дэмерон и виконта Эмбри. И это факт, моя дорогая, ибо главный редактор — мой друг. Мне очень жаль.
В голове Алексы слова тети отдавались эхом.
— Ты можешь позволить себе всего одну ошибку, да и то только в том случае, если ты удачлива. Но если она тебя ничему не научит, тогда ты заслуживаешь того, что имеешь. Моей ошибкой был Ньюбери, и с тех пор я всегда контролирую себя. Лучшие проститутки те, кто использует мужчин, оставляя им право думать, что это они пользуются ими. И здесь нет места сентиментальности. Ну а что касается любви… ха!.. так ее не существует, моя девочка! Ты скоро узнаешь это, если уже не узнала. Наконец Алекса подняла голову:
— Жаль? Почему тебе меня жаль? Потому что ты сказала мне правду? И что мне теперь делать? Если Чарльз и Ньюбери уже знают…
— Не забывай, что у тебя на руках козырные карты. Никогда не забывай этого сама и не позволяй им забывать об этом. И помни о том, что на их стороне вдовствующая маркиза, которая всем управляет. А теперь ты хочешь услышать мой совет? Только совет, потому что решения ты всегда должна принимать сама.
На этот раз она приняла решение. На этот раз… Бог знает, сколько раз она говорила это, но все равно позволяла себе проявить слабость. Но никогда, больше никогда. Она уже допустила одну ошибку, больше этого не будет. Сидя в карете, которая ехала по оживленным улицам, Алекса вдруг заинтересовалась, кто едет за ней и как они выглядят. Мистер Джарвис сделал распоряжение, чтобы за ней постоянно вели наблюдение люди, которым он доверял и которые раньше на него работали. Он также дал ей маленький пистолет, который легко умещался в сумочке и из которого можно было сделать два выстрела. Алекса подумала о том, что завтра купит два больших пистолета, которые более эффективны, и будет держать их один — в карете, другой — дома. Она также уже знала, что еще ей нужно сделать, чтобы предотвратить повторение того, что случилось.
Когда карета остановилась у подъезда ее дома, Алекса позаботилась о том, чтобы лицо ее казалось спокойным и не отражало никаких чувств, чтобы слуги, встречающие ее, не смогли ничего заметить. Она почувствовала себя значительно лучше, когда тетя Соланж одолжила ей платье и шляпку, которые значительно больше подходили для прогулок днем, чем ее вечернее платье, в котором она была прошлой ночью, хотя платье, конечно, было простенькое (Алекса мрачно подумала, что оно вполне могло принадлежать какой-нибудь гувернантке) и к нему не очень подходила довольно фривольная шляпка.