— Правильно, — кивнула она.
У него была блестящая память, и это пугало ее.
— Ваш отец был адвокатом, мать — художником-графиком. После смерти вашей сестры она стала искать утешение в мартини. Незадолго до того, как вы поступили в колледж, ваши родители развелись. Потом вы продолжили учебу в университете Миннесоты, где основным предметом было искусство, а вторым — литература. Окончили его с отличием. Там и познакомились с Фрэнком Греем, который был старше вас на год.
Линда кивнула и нервно отпила глоток лимонада.
— Вы пошли работать в художественный отдел фирмы «Серебряный медведь», выпускающей поздравительные открытки, а Фрэнк — в бухгалтерскую фирму. Боже Милостивый, ну почему вы вышли замуж за бухгалтера? Это же самая скучная профессия на свете.
Она взглянула на него, ожидая увидеть улыбку на его лице, но он был серьезен. Взгляд его глаз пронзил ее насквозь так, что у нее перехватило дыхание, и она была вынуждена отвернуться.
— Он был очень вежливым, — тихо сказала она. — И еще он выглядел таким выдержанным. Мне все в нем казалось… совершенством.
— Совершенством? — Он вложил всю свою иронию в это слово.
— Что я тогда понимала? — тихо проговорила Линда. — Я ни в кого не была серьезно влюблена до него. Я была слишком робкой. А он прекрасно одевался, прекрасно говорил, прекрасно учился — в общем, казался мне невероятно хорошим.
— Господи, — фыркнул Грэг. — Как же низко упали ваши оценки после замужества, миссис Хьюстон.
Линда бросила на него уничтожающий взгляд. Сам-то он не был ни вежливым, ни выдержанным. Одевался ужасно или вообще ходил полуголым. Становилось все жарче, и она боялась, что он в любой момент может стянуть с себя свою ужасную рубаху с кувыркающимися мартышками.
Единственной совершенной вещью в Грэге было то, что он говорил и делал совершенно ужасные вещи.
Ей стало интересно, что бы произошло, если бы тогда вместо Фрэнка он, как ураган, ворвался бы в ее жизнь. Эта мысль так захватила и взволновала ее, что она постаралась поскорей избавиться от нее.
— Да, он был слишком хорошим, — защищаясь, повторила она. — И я была не единственной, кто так считал. Он тоже почитал себя верхом совершенства, перед которым трудно устоять. И чтобы доказать себе это, стал заводить романы.
— Почему? Казалось бы, вы должны были… устраивать его. Зачем ему было обманывать вас? Должно быть, он не настолько был уверен в себе, как казалось.
— Да, он не был уверен в себе. Все началось, когда он узнал, что должен появиться Томми. Отцовство пугало его. Ему казалось, что ребенок будет занимать много времени и что жизнь пройдет мимо.
Грэг зевнул.
— Господи, как я ненавижу таких парней. И зачем они только женятся? Пожалуй, я разденусь — здесь так печет.
Как она и боялась, он снял рубашку и швырнул ее на спинку своего шезлонга. Затем изогнулся, хлопнул себя по голому животу и с удовлетворением вздохнул. Солнечный свет, проникавший сквозь решетку беседки, нарисовал затейливые узоры на его груди.
Он закинул руки за голову и прикрыл глаза, как если бы тема разговора ему наскучила.
— Не тратьте время на своего покойного, но неоплаканного мужа. Бадави должен думать, что вы были счастливы с ним, а не на грани развода.
Линда поймала себя на том, что не может оторвать глаз от красивых очертаний его лица. Ветер с океана растрепал его волосы, и одна прядь упала ему на лоб. Сейчас, когда глаза его были закрыты, она могла наконец разглядеть его черты. У него были острые скулы и орлиный нос. Линия рта выражала сочетание чувственности, и цинизма, и чего-то еще, не поддающегося разгадке.
Она все еще помнила ощущение его горячих и уверенных губ на своих. Его поцелуй был долгим, проникающим прямо ей в сердце. От этого воспоминания на нее напала приятная истома, как если бы дневная жара опьянила ее. Вид его большого сильного тела вызывал в ней непозволительные мысли и желания.
Он испугал ее, заговорив не открывая глаз:
— А сейчас бы вы развелись с ним?
Охватившее ее чувство вины заставило ее быстро отвернуться. Она не знала ответа. Трагическая смерть мужа так потрясла ее, что она жалела даже о самой мысли о разводе.
— Не знаю, — ответила она. — Его гибель… все так… осложнила…
— Опять осложнения, — тихим, грубоватым голосом сказал он и лениво пропел:
— «Ничего не осталось, кроме осложнений, Никаких бесед, кроме обвинений, А ведь когда-то была любовь, Милая, что же случилось с ней?»
Линда горько усмехнулась.
— Я помню эту песню. Я ее «прожила».