Что происходит? Иллюзия полная – можно пальцем потыкать, можно понюхать. Пахнет так себе. Бывают черствые иллюзии?
Старый «Боспор» замер. Не шевелились черные листья фикусов у лестницы, не булькала вода в автомате. Не имелось в старом мире ни сквозняков, ни работающих кондиционеров. Лишь по огромным стеклам скользили отблески фар. Там, за стенами, продолжал жить иной ночной мир. Огромный город, с сотнями сортов пива, с избытком автомобилей и думских депутатов, с полуузаконенной проституцией и круглосуточными супермаркетами.
Совсем больной товарищ. Про раздвоение личности Андрей слышал. Бывает раздвоение мироощущения? Вроде не слыхал, но издания по популярной психиатрии пишут отнюдь не сами пациенты. Им, пациентам, некогда.
Как странно вернуться в свой старый дом. Андрей прошел через второй этаж. Двери в большой зал были распахнуты, там царила тьма – огромный куб черной пустоты, и невидимый экран. Ад сгинувших навсегда фильмов.
Андрей машинально поднялся на третий этаж. Замок двери в аппаратный комплекс оказался открыт. Было очень грустно. Сколько раз снился этот коридор. Место первой работы, коридор в юность, в эпоху смешной уверенности в завтрашнем дне, веры в неизбежность победы коммунизма над загнивающим и все никак не загниющим Западом. Да, глупостями была заполнена юная башка Андрея Сергеевича. Но ведь легко было жить. Хотя и не очень весело.
Изумление ушло. Думать и бояться уже не хотелось. Жизнь прошла, думай не думай, никогда больше не зажжется здесь свет, не донесутся отдаленные вздохи и нетерпеливый ропот тысячного зала, не раздастся звонок к началу сеанса. Нет огромного зала, нет коридора. И семнадцать лет тебе тоже никогда больше не будет.
Аппаратная. Стены в черном, до потолка, кафеле. Пара ободранных красных кресел, стол с растрепанными журналами смен и техобслуживания. Проекторы. О, еще древние КП30. Серые монстры с покатыми слоновьими спинами. Еще угольные, немодифицированные. Это потом в них впихнут ксеноновые лампы. А пока электрическая дуга – запас хода на двадцать минут экранного времени.
Фонарь проектора послушно открылся. Полусфера зеркального отражателя, запах угля и многократно прокаленного металла. Отрицательный уголь почти целый – они горят медленнее. Положительный уголь нужно менять. Андрей вынул из планетарки прожженный огрызок, бросил в металлический бак. Знакомо громыхнула жесть. В эту секунду Андрея схватили за капюшон свитера, горло коротко ожгло болью.
– Шумный парень, – сладко промурлыкали в ухо.
Андрей замер, слегка разведя руки. Сталь у горла была острее некуда – порезанная у кадыка кожа даже не болела, а горела, словно паяльником ожгли. В том, что к его спине прижимается женщина, Андрей не сомневался. Кроме мурлыканья и ясного ощущения сильного, стройного тела, был еще запах горячего пота – жаркий, терпкий и крепкий. Не то чтобы неприятный. Скорее, наоборот. Запах пота, раскаленного солнцем песка, сыромятной кожи и ружейной смазки. Чувствуя, как катится за ворот струйка крови, Андрей подумал: пусть режет. Только сразу. Смерть, пахнущая молодой, здоровой бабой, не так уж и плоха.
– Страшно, красавчик?
– Еще как. Доделывай враз, – прошептал Андрей. – Сейчас обделаюсь – обоим будет гадостно.
– Не надейся. Быстро это не заканчивается, – ответили от двери – там стоял крепкий мужчина в коричневой кожаной куртке. – Мадмуазель ограничена в развлечениях, а пытки – вещь захватывающая.
– Барышню случайно не ХешКе зовут? – выдавил Андрей.
– Браво! Какая память, – мужчина белозубо ухмыльнулся. – Полагаешь, девушке льстит, что ее помнят лишь выжившие из ума недоумки?
– Недоумкам из ума выживать трудновато, – начал Андрей, но тут баба, до сих пор непристойноинтимно прижимавшаяся к его спине, чуть отстранилась, зато с такой силой ухватила пленника между ног, что Андрей ахнул и замычал. Согнуться мешало лезвие ножа под подбородком, но боль в мошонке была столь сильной, что Андрей, дергаясь, порезал шею еще раз.
– Ну, весельчак, откуда начнем? Сверху или снизу? – бархатный голос обладательницы скиннербаффало[4] можно было бы назвать чарующим, если бы не ненависть, сочащаяся в каждом звуке. Впрочем, Андрею было не до оттенков – боль такая, что глаза вылезали из орбит. Смуглая женская рука начала неторопливое вращательное движение. Андрей низко закричал, уже не думая о ноже, двумя руками уцепился за обвитое нитями разноцветных бусин запястье мучительницы.
– Постой, ХешКе, – брезгливо сказал мужчина. – Что за дурные манеры? Нельзя быть такой навязчивой. Вспомни о девичьей скромности. Начнешь чуть позже.
Баба недовольно заворчала, но ослабила хватку. Андрей, пытаясь дышать, коекак выпрямился:
– Спасибо, месье Боровец.
– Нет, просто парадоксальная осведомленность. – Мужчина, чье лицо Андрею было отлично знакомо, поджал мясистые губы. – Ну конечно, ты же из старых. Думаешь, мадемуазельполукровка обойдется с тобой снисходительнее, чем с другими жеребчиками?
Андрей вновь почувствовал пару тугих грудей, плотно прижимающихся к спине. Иссинячерная прядь защекотала шею. Раскаленный язык неожиданно лизнул в ухо. Андрей дернулся:
– Месье комиссар, нельзя ли просто пустить мне пулю в лоб?
– Лишить девчушку развлечения? – Старинный знакомый качнулся на каблуках. – Пуля, мой догадливый друг, – это роскошь. К чему джентльмену слабости? Умри, как мужчина. Можешь поверить, моментами тебе будет почти приятно. Естественно, если сразу не спятишь от боли.
– Месье комиссар, я всетаки здесь работал…
– Работал? – Двойник героялюбовника, снявшегося в восьмидесяти фильмах, покачал головой. – Хочешь сказать, жрал дешевое пиво, рвал пленку и «резал» части, чтобы пораньше смыться домой? Как вас здесь принято называть? Обувщик?
– Сапожник, – признался Андрей.
– Весьма точная характеристика. ХешКе, сможешь выкроить из его спины пару мокасин? Это будет весьма символично.
– Тощий жеребчик, – промурлыкала женщина, для разнообразия болезненно хватая пленника за ягодицу. – Придется повозиться. Но я сдеру кожу поаккуратнее.
Лезвие ножа покинуло подбородок, и острие мгновенно прочертило тонкую линию от загривка до нижних шейных позвонков. Андрей почувствовал, как его лизнули в набухший кровью порез.
– Да ладно вам, – негромко пробурчали из перемоточной. – Пусть пока языком поболтает. Он из старых, хоть чтото соображать должен.
– Думаешь? – комиссар с сомнением оглядел Андрея. – Знаешь, Горгон, все местные болтают одно и то же. Они совсем не так рассудительны, как ты надеешься. Кстати, обувщик, ты не вздумаешь улепетывать? – Губастый утконосый красавец откинул полу куртки, показал рукоять большого револьвера. – Рискни, и я тебе ляжку прострелю. Ладно. ХешКе, дай ему отсрочку. Маленькую. Торопиться нам некуда.
Андрея отпустили. С такой силой, что он врезался лбом в кафельную стену и рухнул, опрокинув бак для углей.
– Я говорила, громогласный вонючий лошак, – засмеялась баба.
Андрей сидел, пытаясь справиться с темнотой в глазах и не орать от боли. Лоб – ерунда, вот проклятое колено… Да и между ног…
– Чего расселся? – поинтересовались из перемоточной. – Лоб у тебя крепкий, если враз не раскололся. Иди сюда, коли ты местный.
– Сейчас, – с трудом выговорил Андрей. – Колено у меня не совсем в порядке.
– Колено? ХешКе, помоги ему. Только мягче.
На этот раз Андрей успел сгруппироваться – удар мокасина принял на бедро. ХешКе, гибкая красавицаметиска в вылинявших джинсах и неприлично распахнутой на груди сорочке, возвышалась над ночным смотрителем. Нож в ее руке игриво взблескивал в свете тусклых плафонов аппаратной. Тонкий шрам на правой щеке женщины абсолютно не портил смуглой зловещей красоты. Баба угрожающе качнулась к гостю.