Приятель Франтишка, вынув из кармана монетку, подбрасывает на ладони:
— Если «орел» — моя будет. «Решка» — иди к ней ты.
К счастью, взгляд девушки прикован к небольшому пикапу, который приближается, выдвинув перед собой световые щупальца: темнеет, водители зажигают фары. Пикап равнодушно прошумел мимо, а Франтишек поднимает с тротуарной грязи свою судьбу. В который раз за этот день? Торжествующе обтерев монетку, он перебегает через асфальт. Десять институтов не отвратят его от шального решения.
Долго, очень долго стоит на одной стороне дороги приятель Франтишка, а на противоположной — Франтишек и девушка с волосами, вырывающимися пышным фонтаном из узенького резинового колечка, девушка с тонкой шейкой, девушка, которой на той неделе, а может, только вчера исполнилось семнадцать.
Как доброе предзнаменование, как знак, что все кончится хорошо, с обеих сторон одновременно останавливаются два тяжелых грузовика. Девушка вспархивает в кабину одного, водитель другого окликает Франтишка:
— Поехали, что ли!
Моторы грохочут, и Франтишек кричит прямо в подметки своего приятеля, который лезет в кузов впереди него:
— В первую субботу сентября, на том же месте и в тот же час!
Пять часов вечера.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Что поделаешь, так уж мы устроены. Приключись с нами что угодно: автомобильная катастрофа, смерть близких, утрата иллюзий, государственный переворот, — мы только и запомним, что кричала тогда одинокая птица, да странно так кричала, прямо хватало за сердце; или что пахло сиренью, что шел мимо смешной человек в огромных ботинках; или что один из пожарных, подоспевших к рухнувшему самолету, в котором погибло восемьдесят человек, беспрестанно шмыгал носом. Перед нами десяток проблем, от которых зависит благополучие семьи, будущее, а мы тратим драгоценное время, невозвратные часы, бегая по городу в поисках кремешков для зажигалки, о чем нас просил дядя, хотя сам он давно об этом забыл да к тому же потерял зажигалку.
Была первая суббота сентября — тогда еще работали шесть дней в неделю. Франтишек и его приятель ждали хриплого заводского гудка, чтобы снять белые халаты и отдаться сладчайшему ощущению, какое только может испытывать молодой человек. Это ощущение сладостнее любви, первых дней супружества, первого выхода в новом костюме, первых шагов по новой квартире. Ведь то всего лишь индивидуальные ощущения блаженства, под которыми притаился страх, что тебе изменят, опасение сесть на свежеокрашенный стул, уронить на брюки пепел, дрожащий на кончике сигареты, или постоянная тревога, что не внесешь вовремя деньги за мебель, купленную в рассрочку. Но мы-то говорим о чувстве принадлежности к коллективу людей, который вечен. Это как мода. Пока мы не завели себе остроносых ботинок, мы все нервничаем, будто ежеминутно ждем какой-нибудь неприятности.
Франтишек и его друг шагают через скошенное поле по тропинке, по которой ходят каждый день. Теперь тропинка тверда как камень и засыпана пылью. Две трети жителей деревни работают на заводе и ходят по этой тропинке. По дороге приятели условливаются, как им сегодня распределить труды по отделке комнаты. Более трудная часть должна пасть сегодня на Франтишка, и это справедливо: трудоемкие работы они исполняют по очереди. Но друг Франтишка полон великодушия:
— Сегодня линии буду проводить я, а ты закрашивай полосы.
Франтишек заспорил — он не нуждается в снисхождении. К тому же он считает себя в долгу перед другом, и в долгу неоднократном. Недавно друг перевез сюда пожитки Франтишка на своей машине «керосинного цвета». Веселая была поездка! Не надо было волочь на станцию красный чемодан и узел с одеялами, выдерживать удивленные взгляды машинистов, литейщиков, шахтеров и министерских уборщиц. «Так вот ради чего, бедняга, ты столько лет изо дня в день катал в Прагу и обратно, грел озябшие руки у полупогасшей печки в зале ожидания, выдувал дыханием кружочки в затянутых льдом окнах нетопленых вагонов, — и все это ради того, чтоб теперь со своим облупленным чемоданчиком да узлом на плече тащиться неведомо куда, словно какому-нибудь цыгану? Билет-то до какой станции взял? Стоила ли овчинка выделки-то?»