2
Не желая осложнять свое и без того достаточно сложное положение отсутствием без уважительной причины, Франтишек решил добыть оправдательный документ, ибо недалек день, когда дома будут резать свинью. Франтишек предполагал — и, как мы увидим в дальнейшем, совершенно справедливо, — что доктор Фрёлих пойдет ему навстречу. Предположение его основывалось на том, что, во-первых, доктор в таких делах дока, а во-вторых, что он не забыл деликатной услуги, которую недавно оказал ему Франтишек. Первое предположение — как раз наименее оправданное — сбылось на все сто процентов, но расчет на благодарность доктора за самоотверженность и скромность Франтишка оказался неверным.
Если доктор Студничка был патриот, «сокол» и приверженец Масарика, то его коллега доктор Эмиль Фрёлих был циник. Разница между ними сказывалась даже в том, как их величали пациенты. Доктор Фрёлих имел свою резиденцию в деревне Гостоуни, и никто никогда не называл его иначе как Гостоунец. Доктор же Студничка жил и принимал больных в Птицах и всегда оставался только доктором Студничкой. Обе деревни находились примерно на равном расстоянии от Уезда: Птицы — в направлении к Праге, точнее, к Белой горе, Гостоунь — в сторону Кладно. Любопытно, до чего такое незначительное обстоятельство, как названное географическое положение, определяет общественное мнение. Над Гостоунью еженощно разливалось мутно-багровое зарево доменных печей комбината «Польди»; по этой причине доктора Фрёлиха считали врачом похуже, и обращались к нему лишь те пациенты из Уезда, которые в жизни не осмелились бы потревожить доктора Студничку. Деревня Птицы, по сокольской терминологии, относилась к «Побелогорской жупе», а так как белые массивные строения Птиц были украшены одни — статуями святых, причем особой популярностью пользовался святой Вацлав, другие — скульптурными изображениями Козины{20} или братьев Веверковых{21}, а то и бюстами знаменитых земляков, старост, основателей часовен, меценатов, то отблеск их былой славы падал и на доктора Студничку, который считался врачом получше. Из Уезда в Птицы ездили в колясках, на худой конец в плетеных бричках; в Гостоунь добирались пешком, в лучшем случае на велосипеде. Ни та ни другая из названных деревень не отличалась благочестием, но когда в Уезде умирал кто-либо из пациентов доктора Фрёлиха, то во главе похоронной процессии ковылял с большим деревянным крестом старенький фратер Северин в рваном и грязном одеянии «меньших братьев», ordo fratres minores, а за гробом шагал аскетического вида патер Бартоломей из соседнего францисканского монастыря, причем его ряса была, правда, целой, однако в смысле чистоты ничуть не уступала одежде старенького фратера Северина. На похоронах же пациентов доктора Студнички сиял неземным спокойствием и величием декан Поспишил, сопровождаемый целой свитой министрантов.
Пациентов нашего времени, возможно, отпугнула бы переполненная приемная врача, однако у доктора Фрёлиха был заведен совершенно своеобразный порядок. Доктор, правда, не потрудился озаботиться тем, чтобы приемную хоть как-то отапливали — желание, впрочем, беспредметное, так как в приемной не было печки, — но больных не угнетало опасение простудиться. Сколько бы ни набиралось пациентов — иной раз они даже не помещались в приемной и часть их торчала на улице, — но стоило появиться в дверях растрепанной голове черноволосой докторши, которая была мужу женой, секретарем и медсестрой, как все уже знали, что в тот же миг половина ожидающих схлынет. Ибо у доктора Фрёлиха был свой метод: в своем просторном кабинете он осматривал сначала всех женщин, потом всех мужчин разом. Благодаря этому приемная пустела ровно к двенадцати часам дня: женщины, мужчины, снова женщины и так далее. Нет нужды добавлять, что дети мужского пола автоматически присоединялись к мужчинам, женского пола — к женщинам. Настаивать на соблюдении врачебной тайны было бы столь же смехотворно, сколь и излишне. Обо всех абортах, беременностях или половых заболеваниях знали в пекарнях, мясных лавках и трактирах больше, чем сам доктор. То же самое касалось ярмарочных драк с их последствиями, а гриппа, дизентерии, ревматизма и параличей никто не стыдился. Поэтому, когда в одном из амбаров Уезда нашли спрятанный в ворохе зерна трупик новорожденного младенца, доктор Фрёлих, будучи призван на место происшествия, без лишней волокиты, расспросов и расследований заявил: