И разгорается спор, и длится до тех пор, пока председатель не выступает с фатальным открытием: какие бы причины ни выдумывали те, кто хочет уехать из пограничья, оставшиеся члены Национального комитета все равно должны исполнять свои каждодневные обязанности, хотя они, как ни верти, почти невыполнимы…
Радикал и несколько его сторонников оскорбленно умолкают. Председатель просит присутствующих встать и прочитать текст присяги. Из трех новых депутатов Франтишек последним пробормотал:
— Обещаю…
По-видимому, здесь принято, чтоб вновь избранные произнесли несколько слов, и в зале воцаряется тишина; железнодорожник довольно неуклюже толкает Франтишка ногой под столом. Тот умоляюще вскидывает глаза на директоршу школы, но она его взгляда не видит, так как смотрит вниз. Франтишек поднимается с места, и все облегченно вздыхают.
— Благодарю за доверие и буду стараться… мы будем стараться, — пролепетал он почти невразумительно; потом, махнув в отчаянии рукой, вдруг сказал: — Простите! Я то и дело благодарю за доверие и обещаю оправдать надежды, вот и сейчас повторяю то же самое, но ничего при этом не думаю… Совсем я от этого дурак дураком, уж и не знаю, кого благодарю, чьи надежды не должен обмануть. Не надо было меня выбирать. Это я понял только сейчас. Но вас я благодарю и ваши надежды оправдаю…
Франтишек, сын Жидова двора, который тщательно остерегается обнаружить свое интеллектуальное превосходство, чтоб не обидеть ненароком какого-нибудь батрака, болезненно воспринимающего любое проявление несправедливости и заносчивости, осторожно озирается, смущенный собственной импровизацией. Она кажется ему столь же тягостной и неуместной, как если бы он в разговоре с Псоткой упомянул о физиологическом растворе. Но минута всеобщей растерянности коротка, очень коротка. И вот уже разрозненные хлопки, кто-то засмеялся — и разом, дружно зааплодировали все.
Собственно повестка дня заседания приводит Франтишка в отчаяние и убеждает его, что он никогда не постигнет тончайших нюансов жизни города, в котором решил остаться навсегда.
Ясно, что в сопоставлении с новой функцией беспокойство Франтишка насчет того, где и как проводит Квета субботы и воскресенья, когда она не с ним, кажется довольно мелким. К сожалению, и поныне не решен вопрос, сколько времени надо отдавать человечеству, а сколько — человеку. Это уж зависит от индивидуального подхода. И Франтишек мучается. Мучается он до тех пор, пока не решается сделать то, что должен был сделать с самого начала.
Но в субботу, встретившись с Кветой, он чуть было не отложил задуманное. Ведь каждая встреча с ней — маленький праздник, а сегодня — праздник вдвойне, потому что на дворе июнь, склоны пограничных гор пламенеют цветами шиповника, а высоко над кустами вознесены цветущие кроны груш, яблонь, черешен. В городе, правда, пахнет прогорклым растительным маслом, шоколадом и нашатырным спиртом, но что это в сравнении с тем, что город затоплен морем цветов, сливающимся с белыми облачками! Даже трудно понять, облака ли проплывают по небу или то плывет белый цвет деревьев… Так бывает, когда твой поезд стоит, а состав на соседнем пути начинает трогаться.
Квета приходит по дорожке парка, и для Франтишка это так, словно к нему приближается солнце. И он едва не отказался от своего намерения, едва не изменил программу. Но Квета не солнце. Люди, торопящиеся на автобус, на поезд, толкают ее; чуть не задел ее пыльный берет, который мальчишки отфутболивают друг другу; она шарахается от велосипедов иногородних школьников… Какое уж тут солнце!
Это совершенно успокаивает Франтишка, и, когда Квета становится в очередь перед билетной кассой, он невозмутимо занимает место за ней. Квета удивилась, но ничего не сказала. В молчании приближаются они к окошку. Квета называет свою станцию, и Франтишек разочарованно прячет в карман банкноту и вынимает мелочь. Он ведь готовился чуть ли не к путешествию вокруг света, а ехать, оказывается, до деревушки в нескольких километрах от города. Когда он покупает билет туда же, Квета совершенно явственно бледнеет. Веки ее то взлетают, то опускаются на глаза, ей бы сейчас сжаться в комочек, словно раненому зверьку, но вокзал как растревоженный улей. Все скамейки заняты пассажирами, чумазыми ребятишками, все углы забиты грудами багажа.
— Тогда я никуда не поеду! — пытается Квета протестовать, но репродуктор уже объявляет поезд в ее направлении: Опарно — Радейчин — Жаланы — Упоржины — Теплице, — и поток пассажиров подхватывает их обоих, выталкивает на перрон и несет прямо к вагону. Но в вагоне — конец всякой радости для Франтишка. Он все что-то говорит, говорит, а Квета уставилась в открытое окно — и ни словечка. Франтишек встает рядом с ней у окна — она моментально садится. Он к ней подсаживается — она встает. Такая пантомима продолжается до самого отправления поезда.