Выйдя из канцелярии, Франтишек озирается, как вор, укравший какую-нибудь ерунду — пользы никакой, зато, если накроют, сраму не оберешься. Квета виновато улыбается:
— Не сердись на нее. Она нас любит.
— Если она таким образом проявляет свою любовь, то уж лучше бы не любила.
Но злится он недолго. В комнатке, отведенной для его ночлега, — одна образцово застланная кровать. Ее металлические части сверкают, как хирургические инструменты. У журнального столика — два плетеных кресла. Столик накрыт клетчатой скатеркой, на нем — вазочка с ромашками, васильками и маками. Но вид у букета такой, словно его подобрали на свалке. Ромашки помяты, их середина желто-черная, алые лепестки, венчающие маки, порваны, тем не менее букет издает сильный, дурманящий аромат. Местная курьезность… Квета понюхала букет и брезгливо отвернулась:
— Одеколон! Знак внимания от девчонок. Хотели порадовать тебя цветочками, а так как они, — Квета щелкнула по мертвым соцветиям, — не пахнут, то облили их одеколоном. Вот дурочки!
В этой комнате, где слабо пахнет воском, которым натерт пол, и чистым постельным бельем, высушенным на жарком солнышке, в комнате, в которую из садов и огородов, расположенных у подножия гор, доносится через открытое окно кладбищенский запах земли, аромат простого одеколона очень приятен. Ведь он — чей-то, в то время как сверкание никелированной кровати и матовый блеск линолеума — общее достояние. Универсальная обстановка детского дома, личность неувядаемо красивой заведующей — все это так сильно воздействует на нервы, что в этой прелестной комнатке с видом на горы Франтишек чувствует себя как на иголках. Поэтому, показав на отдаленную вершину, вознесшуюся к небу, подобно готической башне, он спрашивает:
— Доберемся мы до нее засветло?
Из-за присутствия Франтишка знакомая обстановка детдома кажется Квете чужой. Ничего здесь ей не принадлежит. Только сам Франтишек. И она дает ему это понять, всей тяжестью повиснув у него на шее — движение, подобающее скорее борцу, чем влюбленной девице. Но борец-то слабенький! Если б Франтишек хотел, он стряхнул бы ее без труда. Но он не хочет. А Квета шепчет ему на ухо:
— Ты зачем рассказал ей про Жидов двор? Ради меня?
— Нет.
— И вы правда спали на полу?
— Да.
— Значит, дом с желтым кафелем…
— Я выдумал.
— И посуду с синим узором…
— Тоже.
— И зеленую гостиную…
— Да! И книжный шкаф со словарями, и журнальный столик, и кресла зеленого плюша — все я выдумал.
Франтишек слегка отстраняет Квету и, глядя куда-то вбок, спрашивает:
— Сердишься?
Квета, в знак отрицания, так порывисто замотала головой, что ее золотые волосы вскинулись направо-налево. Она виновато улыбнулась:
— Я ведь тоже не говорила тебе про детдом. Боялась ужасно, что пригласишь меня в Прагу, и твои родители начнут меня расспрашивать, и придется мне все выдумывать… Про милого папочку, милую мамочку…
Франтишек делает попытку заступиться за своих родителей:
— Ну, мои многое могут понять, их не так-то легко удивить.
— Даже тем, что я никогда не видела своего отца трезвым?
Франтишек степенно покачал головой. Квета повысила голос:
— И даже тем, что моя мама в третий раз замужем?
Франтишек и это отрицает. Для подобных дел в Жидовом дворе не нужно даже официального оформления брака.
— Ни тем, что ты со мной… дружишь?
Это Франтишек не сразу решился отрицать, что было бы лицемерием, и Квета мгновенно подметила его нерешительность:
— Вот видишь!
Оба вздохнули — громко, как дети, когда они играют во взрослых, — обнялись и, словно актеры-любители, забывшие роль, все повторяли:
— Я не хотел тебя терять…
— Ты правда не хотел меня терять?
Потом, когда они сообразили, что засветло им не добраться до вершины, похожей на готическую башню, а в темноте бродить по тем местам небезопасно, Квета с поразительной трезвостью осведомилась:
— Ладно. В таком случае, куда же ты ездил каждое воскресенье?
Услышав ответ, разочарованно вздохнула:
— Ах, дом-то строить легко…
Франтишек понял этот вздох во всей его многозначительности и не стал спрашивать, что она хочет этим сказать. Но Квете нужно убедиться еще в одном:
— Но это-то уж правда, да?
Франтишек усмехнулся с легкой горечью:
— Конечно. Раз мне не стыдно об этом сказать — значит, правда.
Больше Квета не расспрашивала.
Чтоб не дразнить невероятно живое воображение фантазеров переходного возраста, вечер они провели у телевизора в обществе старших воспитанников и по комнатам своим, в противоположных крыльях замка, демонстративно разошлись на глазах у всех. Однако даже это не спасло их от подозрительных взглядов и истерического хихиканья.