— И что отец?
— Обещал. Ты его знаешь. Он тебя обожает. А на его слово можно положиться.
Франтишек потянулся к стакану, но опустил руку.
— Поздно.
Приятель припустил это мимо ушей — он упивался розовыми картинами будущего:
— А пока уладится с твоей квартирой, будем жить вместе в моей…
— Предварительно размалевав ее, — подхватил Франтишек. — У нас еще осталась черная краска. Хорошо, что не выкинули.
— Ладно, только теперь лучше возьмем не черную, — без прежней уверенности согласился приятель.
Но тут уж Франтишек не выдержал.
— Брось валять дурака! — оборвал он приятеля. — Не желаю я полжизни раскрашивать чужие квартиры. Это ведь и для меня лучшие годы. О том, что будет дальше, мы с тобой спрашиваем по-разному. Я спрашиваю себя: что я могу сделать для других? И вывернуть это наизнанку не могу. Не умею, да и не хочу. Открыть тебе секрет? Ты мне свой секрет, я тебе свой. Меня выбрали в городской Национальный комитет.
С этими словами Франтишек торжественно поднял стакан. Друзья чокнулись, смущенно улыбаясь. Им уже нечего таить друг от друга. Нечего бояться. Они пьют вино, которое так же выдохлось, как и их дружба.
4
Возвратиться Франтишкову приятелю из пограничья в Прагу было, понятно, не так-то просто, как могло бы показаться после бутылки красного шампанского. Однако и не так уж сложно, как бы хотелось радикалу из городского Национального комитета. В обоснование своего увольнения приятель привел — а как же иначе! — семейные обстоятельства. Но так как эта пластинка слишком заиграна, то отец приятеля прибыл лично, чтоб объяснить эти самые семейные обстоятельства. Только посещение высокопоставленным правительственным чиновником местных властей и дирекции химзавода окончательно разрешило конфликт, грозивший затянуться до бесконечности по принципу: «Что лежит — не убежит».
Аргументы папаши, в сущности, сводились к тому, что длительное отсутствие сына, находящегося вдали от семьи, при скверном состоянии здоровья отца может вызвать перебои в работе целой промышленной отрасли. Судя по результатам личного вмешательства Моравца-старшего, никто в пограничье не пожелал взять такую ответственность на себя.
За этой закулисной борьбой Франтишек наблюдал со стороны, прикидывая в уме, долго ли она протянется. Он опирался на свой опыт, на многолетнее знакомство с жизнью, условия которой в данном случае представлялись ему как в математической задаче. Результат известен, а вот способы решения задачи индивидуальны. А так как в обычной жизни великие, роковые разлуки происходят довольно редко, то Франтишек соблюдал лишь самую необходимую меру участия в единоборстве высокопоставленного столичного чиновника с местной бюрократией; и когда все кончилось благополучно, он помог приятелю упаковать вещички, столь недавно доставленные сюда.
Но и в этом деле Франтишек придерживается меры. Он не настолько медлителен, чтоб можно было подумать, что он с тяжелым сердцем принимает отъезд друга, но и не слишком тороплив, что означало бы, напротив, будто он уже и дождаться не может, когда тот уедет. Франтишек порадовался, когда со стен сняли керамические барельефы, но чуточку погрустнел, увидев, что после них остались на стене следы, хотя провисели они тут недолго. Но так уж водится на свете. Вместо того чтоб поскорее оставить позади тягостное прощание, мы растравляем себя воспоминаниями о том, что покойный любил картофельные кнедлики. И усердно откапываем в своей памяти что-нибудь подобное, лишь бы подольше продержалась печаль.
Когда вещи уложили в машину, то, как это ни странно, именно Франтишек останавливается на пороге и окидывает взглядом разворошенную комнату. Приятель воспринимает этот взгляд как упрек себе и спешит уверить Франтишка — а вернее, самого себя, — что это еще не конец.
— Ты тоже не выдержишь здесь больше года. А может, мы и раньше увидимся в Праге!
Франтишек его не разубеждает. Оставляет приятелю этот шаткий мостик к прошлому. Так мы утешаем наших любимых уверениями, что будем им писать.
Всю глубину отчуждения между ними Франтишек понял, только когда, нагруженный свертками, вошел в новую квартиру приятеля. Но тот в этом не виноват: он нервничает и выискивает случай примирить новую реальность со всем, что было прежде.
Его квартира — в доме на вершине холма. Прага как на ладони. Султанами дымов она напоминает стадо китов, всплывших на поверхность подышать воздухом. Квартира распланирована симметрично: в середине кухонька, ванная и прихожая, справа спальня, слева общая комната. У кого есть с чего начинать, того не догонишь. Франтишек находит здесь мебель из бывшей студенческой комнаты и кое-что из зеленой гостиной. В новой квартире имеется на чем писать, питаться, спать, куда повесить шляпу и одежду. В общей комнате на стремянке стоит немолодая учительница, моет окно. Она не потрудилась слезть или отложить мокрую черную тряпку, только глянула на приятелей со своей высоты и сказала: