Так же тихо исчез Партизан, сын какого-то генерала, у которого мальчишка, видимо, перенял — другого объяснения нет — развязно-снисходительную манеру разговора и обращения, доводя этим до бешенства некоторых педагогов, особенно тех, что вернулись из концлагерей с расшатанными нервами. Поскольку об этом парне ходили слухи, будто он сражался в партизанском отряде, он вел себя с этими освобожденными политическими узниками как с равными, а точнее — и чаще, — как с беспомощными дурачками, которые дали себя арестовать исключительно по простоте своей невоинственной души. Партизан курил, чем особенно чванился, и показывал — не всякому — порнографические картинки. Он был назойлив, как муха, и все облегченно вздохнули, когда он тоже исчез со своими штыками, желтыми от табака пальцами (на мизинце он отрастил ноготь в несколько сантиметров и сбивал им пепел с сигарет) и офицерскими планшетами, в которых носил наборы патентованных карандашей, учебники и игральные карты. Его история тоже останется незавершенной и все же типичной и в своем роде уникальной, ибо в те времена столько было подлинных героев и столько настоящих трусов, что если по чьей-то воле или просто по недосмотру одних принимали за других, то это тоже считалось колоритом эпохи.
Более драматичным было исчезновение учителя биологии. Вот уж про него-то никак нельзя сказать, что он испарился или что его уход прошел незамеченным. Однажды вечером учителя арестовали, и за это ухватились все, кто в Реальной гимназии имени Бенеша был ослеплен ненавистью к коммунистам.
Странный человек был этот учитель. Уроки свои он начинал не молитвой, как священник, не английскими песенками, объективности ради добавим: и не пением «Катюши», хотя были в гимназии и такие экстремисты. Нет, учитель биологии в начале урока минут пятнадцать ругал буржуазию. Потом немножко рассказывал из биологии — совсем немного, потому что был словно одержимый, ему не терпелось опять обрушиться на «буржуев», причем он называл кого-либо из учеников — безразлично, старших или младших классов, — и требовал, чтоб к ним применили самые жестокие меры. К ним и к их родителям.
Именно этого учителя по-настоящему боялся Франтишек, хотя тот никогда его не задевал, словно Франтишка и не было в классе. После ареста учителя выяснилось, что то был случай самого банального камуфляжа — биолог оказался агентом гестапо. Тем не менее его уход со сцены вызвал лавину ненависти к красным. Стены мужских уборных опять исцарапали различными изречениями, самые мягкие из которых звучали примерно так: «Распрощайтесь, братцы, с волей — красные засели в школе!» и «Бедным быть — не беда, красным быть — никогда!». И здесь нашел свое выражение тот же принцип подтасовки, когда одно выдается за другое, — такой древний, такой прозрачный принцип, выгодный если не потребностям истории, то по крайней мере потребе дня.
Но и этот эпизод скоро забылся, во всяком случае забылся в классе Франтишка, где в моду вошел новый вид спорта: сравнивать шансы учеников в надвигающихся экзаменах, которые решат всю их судьбу.
В гимназии, верной заветам Учителя народов{46}, где у всех педагогов на устах имена Гуса, Гавличка{47}, Масарика и «гуманные идеалы»{48}, нет большего позора для ученика, чем поступить в обучение какому-нибудь ремеслу. Пропасть между гимназистом и молодым рабочим так глубока, что проглядывает даже в угрозах педагогов: «Если так пойдет дальше, придется вам… гм… покинуть гимназию для практической жизни». Или: «Мой вам совет — отдайте своего сына обучаться… гм… какому-нибудь ремеслу…» И такие фразы, ничтоже сумняшеся, произносит педагог, любимая забава которого, вымыв руки после писания мелом на доске, вытирать их о рубашки учеников. Такие фразы, ничтоже сумняшеся, произносит учитель, полагающий себя оригиналом потому только, что он, как бы в рассеянности, курит на уроках. Такие фразы, ничтоже сумняшеся, лепечет старенькая учительница, которая, не глядя на возраст учеников, возвещает со ступеньки кафедры: «Обращаюсь к тем из вас, кто происходит из социально не обеспеченных слоев населения, с просьбой… — (Какое благорасположение!) — Поищите среди знакомых, не порекомендуют ли мне молодую, здоровую девушку в служанки. Быть может, у вас есть такая сестричка…»