В конце концов четвероклассники приходят к выводу, что какие-то шансы есть у каждого. И повторяют они эти соображения изо дня в день. У этого есть шансы, потому что он силен в математике — математика вынесена на экзамен. У того есть шансы потому, что он силен в родном языке, который тоже входит в экзаменационные дисциплины. Гимназисты твердят все это, лишь бы отогнать от себя мысль о «ремесле», о возможности «покинуть гимназию для практической жизни». У третьего тоже шансы — просто потому, что он ни в чем не силен, а быть незаметным, затеряться в толпе — тоже хорошо.
Как никто не сумеет обнаружить автора новенького анекдота, так никто в кварте не в состоянии установить, кто первый выговорил слова «социальное происхождение». Но с этого момента игра с неизвестными правилами, игра, начавшаяся для Франтишка в вагоне поезда, пыхтевшего к заснеженным горам, большая игра с малыми детьми, пошла всерьез и стремительно подвигается к концу. А так как мы после крайнего напряжения готовы принять какой угодно исход, только б не возвращаться к мучительной неизвестности, ученики кварты разом перестают рассуждать о математике, родном или русском языках и принимаются сравнивать свое социальное происхождение.
Если бы речь шла не о такой простой вещи, как перевод из младших классов в старшие, действо, разворачивавшееся перед нами, можно было бы назвать историческим. Ибо невозможное, более того, абсурдное становится явью. Акции мальчишки с Жидова двора повышаются. Наперекор генеральским лампасам, наперекор фирме «Кольди-Петоса», наперекор кирпичному заводу Задака и всем частным пациентам доктора Студнички Жидов двор прет вперед, и кварта принимает этот факт со смешанными чувствами. Никто больше не лелеет надежд на переворот извне, хотя слово «заграница» все еще звучит, как манок; никто не лелеет больше надежд и на внутренний переворот. Новая власть предстает — для первого периода это справедливо на все сто процентов — элегантной, продуманной, принципиальной и корректной. В этот период у Франтишка есть шансы. В глазах кварты, которую он, впрочем, никогда особенно не интересовал, Франтишек становится представителем власти, а перед лицом истинной власти о многом забываешь.
Но самому Франтишку нелегко. До недавних пор — так ему по крайней мере казалось — он должен был воплощать в жизнь пустые и весьма нереальные патриотические идеалы, которые ему наспех внушали после освобождения, и толк от этого получался невелик. У представителей и глашатаев «матери-родины» было слишком много хлопот с самими собой, с тем, как им самоутвердиться в мире, который открыто ими пренебрегал, их воззрениями, привилегиями, интересами и прошлым, отшвыривал как никому не нужное, путающееся под ногами старье; им некогда было пестовать простую душу Франтишка, которая стремилась пробиться в их среду со своим смехотворным багажом надерганных фраз, правил умножения десятичных дробей, знакомства по портретам с Масариком, Бенешем и Боженой Немцовой{49}. Если б еще душа эта была из крестьянской среды, занимавшей прочное место в устоявшихся представлениях об иерархии привычного социального порядка! Город, местечко, провинциальный городок, село, деревенька, хуторки у подножия гор — что с вами сталось! А Франтишку даже родное гнездо, куда, как говорит обожаемый классик, «по знакомой тропинке, что всех на свете любезнее сердцу{50}, любим мы возвращаться, утомленные враждебной чужбиной», и то пришлось выдумывать!
Теперь Франтишек должен представлять в глазах кварты новый режим, ибо того требует общечеловеческое стремление к персонификации. Готвальд{51}, Носек{52}, Копецкий{53} — те слишком далеко, а Франтишек сидит за четвертой партой в третьем ряду…
Экзамены назначены на конец июня. Проводятся они в зале для черчения, куда свет падает через застекленный скошенный потолок. В экзаменационной комиссии — математик, бывший артиллерийский офицер Восточной армии[27], затем преподаватель родного языка, бывший узник Заксенхаузена, и, наконец, девица в голубой рубашке Чехословацкого союза молодежи — соблазнительная блондинка, из-за таких стреляются офицеры, травятся шестиклассники и совершают опрометчивые поступки молодые учителя.
Экзаменаторам явно не по себе. Они озираются, устремляют на экзаменующихся долгие ободряющие взгляды, но вроде и сами не прочь получить от них ободрение. В общем, это отнюдь не те легендарные педагоги, чью славу, подобно эстафете, передают друг другу исключенные ученики, переходящие в другие школы в надежде, что в другом месте обстоятельства будут к ним более благосклонны.
27
То есть Чехословацкого корпуса, сформированного в СССР во время Великой Отечественной войны.