Иногда в поздние часы на вокзале появляется патруль Корпуса национальной безопасности. В таких случаях оба милиционера внимательно вглядываются в лицо Франтишка, сравнивая его с фотографией на паспорте, а он чувствует себя перед ними таким ничтожным. В те поры, когда в газетах еще не завели рубрику «Черная хроника», в общественное сознание закрадывалось порой мнение, что победа в Феврале еще не искоренила преступность и что последняя — привилегия не одной только подавленной буржуазии. Одни приняли этот факт со злорадным удовлетворением, другие переживают его болезненнее, чем необходимо. Оба лагеря побивают друг друга исключительными примерами. Один сует вперед преступника из рабочей семьи, другой не упускает случая надлежащим образом выпятить буржуазное происхождение пойманного вора.
Студент, поздно ночью околачивающийся на вокзале, вызывает у милиции не слишком большую симпатию. И патруль отпускает Франтишка с риторическим вопросом: «Это вы так много учитесь?» — отторгая его не только от впечатлений, оставленных в нем сегодняшним фильмом и разговором с девушкой о предстоящей сессии, но и от мечтательного созерцания щитов с расписанием поездов, примирявшего Франтишка с холодной действительностью.
Хуже бывает, когда он опаздывает и на последний поезд. В эти часы вокзал уже закрыт. Тогда Франтишек идет прогуляться к Граду, невыразимо враждебному ночью, презрительно и надменно глядящему на человека, который нарушил регулярность смены жизненных циклов, то есть не лежит в постели после полуночи. Град упорно отказывает Франтишку в том торжественном настроении, которое он столь охотно внушает поклонникам своего величия утром, днем и вечером. Ночь снисходительна только к влюбленным, к пьяным и к тем, кто не в ладах с законом. Все остальное человечество для нее — неприятные и нежеланные чужаки, нарушающие ее законные права.
И ночью Франтишек уже не молодой человек, исполняющий свое желанное предназначение; на время, на несколько часов, на всю ночь — до первого утреннего поезда он становится чужаком, хотя бы его и окружали знакомые и полезные предметы. Если это повторяется часто, то Франтишек постепенно перестает понимать, кто же он такой на самом деле — может, он стал чужаком уже и днем, и дома, и в аудитории…
Ассистент, произнося роковые слова, вывернувшие наизнанку привычный ритм Франтишкова существования, ни на кого не намекал, не имел в виду никого из слушателей. Он сказал это так просто, как мы говорим «сегодня низкое давление» или «хорошо бы съездить за город». Да и Франтишка-то ассистент видел только в толпе студентов, о его ежедневных поездках он и подавно понятия не имел. Но так уж бывает — мы принимаем на свой счет то, что нас больше устраивает.
Франтишек привык мыслить и принимать решения самостоятельно. Годы учебы в гимназии, а затем в институте отдалили его от семьи, от родителей. По многим вопросам, касающимся его жизни, они уже не находили общего языка. А там, где этот общий язык сохранился, обе стороны боялись нарушить равновесие хотя бы советом, молчаливым пониманием, улыбкой.
Избавиться от ежедневных поездок можно, только получив место в студенческом общежитии или сняв комнату. То и другое сложно. Не такой уж Франтишек «иногородний», чтобы с полным правом претендовать на общежитие. Существуют инструкции касательно количества километров, которые должны для этого отделять место жительства студента от институтских аудиторий. К тому же Франтишек располагает только стипендией; просить родителей о денежной помощи — вещь для него попросту немыслимая. А за общежитие надо платить. Плата, правда, мизерная, но для того, кто получает в месяц четыреста крон стипендии, чувствителен всякий, даже ничтожный, дополнительный расход.
Между Франтишком и его семьей честно соблюдается молчаливая договоренность. Франтишек ничего не платит за квартиру и еду, но и не просит денег. Договоренность распространяется и на одежду, вот почему Франтишек донашивает то, в чем ходил гимназистом. Единственно, что есть в его распоряжении и может быть продано, — это сам Жидов двор. Но так как эта собственность еще не потеряла для него своей цены, продавать ее Франтишку неохота. Принцип продажи прежний: один что-то предлагает, другой покупает, предварительно обдумав или без размышлений. Новая эпоха все еще порождает неслыханные парадоксы. Продавать свой товар — если на него есть спрос — возможно только по дешевке. Многие выставляют вперед рабочее происхождение родителей, раздевают их, бедных, до нижнего белья, трясут их одежду перед покупателем. А вот пиджак! Покорнейше прошу обратить внимание — рукав протерт! Ботинки стоптаны… Кто даст больше?