— К сожалению, мои родители обставляли квартиру до того, как мы с тобой познакомились, и не могли предвидеть, что у тебя окажутся несколько иные вкусы. Ты хоть допускаешь, что вкусы могут быть разными?
И на сей раз все кончилось миром. Мальчики не стали прибегать к крайностям, после которых вернуться к прежнему трудно, если не невозможно. Франтишек не обвинил родителей своего приятеля в карьеризме, а тот не сказал, что принадлежность к рабочему классу еще не дает права вмешиваться в устройство чужого дома.
Подобных недоразумений в те поры возникало очень много, они подстерегали на каждом шагу. Люди ощупью искали дорогу в неизведанных ситуациях, подозревая друг друга в карьеризме, в приспособленчестве или, наоборот, в закоснелости и неумении приспособиться.
Революции приходят с лозунгами: «Сметем!», «Не дадим!», «Раздавим!», но потом получается так, что людям обоих лагерей волей-неволей приходится жить бок о бок. Они ежедневно встречаются, здороваются или не здороваются; бывает, что одни удивляются, как это другие остались живы-здоровы, и предполагают за этим какие-нибудь махинации, подхалимство, знакомство с влиятельными людьми… Самые простые вещи становятся предметом размышлений. Обычные слова «добрый день», «доброе утро» вдруг стали поводом для небольших драм или сцен, наподобие тех, какие задают начинающим актерам профессора Академии искусств. Пришел человек в канцелярию с просьбой перевести его на другую работу. По старой привычке поздоровался: «Добрый день!» Служащий ответил пролетарским «Честь труду!» — и драма готова. Проситель досадует, что забыл произнести формулу приветствия, какой, по его мнению, требует время; и если потом его просьбу отклонят — вот вам и несчастье. За примерами ходить недалеко…
Ибо приятель Франтишка стал объектом всякого рода спекулятивных действий еще до того, как они подружились, и даже до того, как приятель перешел из городского училища в гимназию имени Бенеша. В этой гимназии не было, пожалуй, ни одного преподавателя, который не использовал бы этот «примерный случай» в нескольких целях сразу. Слово «примерный» мы употребили не зря. С самого освобождения в сорок пятом году оно стало модным в гимназии. Учащиеся сделались теперь «примерными случаями» и подвергались «примерным наказаниям». Итак, во-первых, приятель Франтишка служил примером для того, чтобы подчеркнуть бездонную пропасть, разделяющую городское училище и гимназию. «Вас подготовляли для… гм… практической жизни… У нас же требования куда более высокие… Послушайтесь доброго совета — сразу учтите это!» «Принципиальное различие между городским училищем и гимназией состоит в том, что последняя — учебное заведение повышенного типа. Если вы не успеваете в городском училище, это не помешает вам вступить в… практическую жизнь… Из гимназии же за неуспеваемость исключают!»
Во-вторых, приятель Франтишка представлял собой этакий пробный камень, на котором преподаватели проверяли свое отношение к новой власти. «Введя Единую школу, государство оказало вам, которых готовили для… практической жизни, большое доверие. От вас будет зависеть, оправдает ли себя такая небывалая в истории форма обучения…»
Если стабильность прежнего режима зависела, по-видимому, от того, будут или не будут четырнадцатилетние мальчики и девочки бойкотировать генеральную забастовку в феврале сорок восьмого, то сейчас можно было подумать, что, если несколько десятков мальчиков и девочек, перешедших из городских училищ в гимназии, не оправдают надежд, это нанесет удар всему рабочему классу, который заставил принять закон о Единой школе. А будет доказана нежизнеспособность Единой школы — как знать, может, со временем обанкротятся и идеи национализации промышленности, сельскохозяйственных кооперативов, бесплатной медицинской помощи и ликвидации в больницах разделения на категории…
К счастью, приятель Франтишка обладал ярко выраженными способностями к точным наукам и успешно противостоял козням тех, для кого школьная реформа была бельмом на глазу. Но так как в отличие от Франтишка, который каждую минуту должен был отстаивать свое право на жизнь, приятель его вырос, не зная никаких забот, то в конце концов он не уберегся от сетей опытных интриганов из числа преподавателей, предоставив тем самым Франтишку случай внести в нарождающуюся дружбу такой вклад, о каком молодые сердца не забывают даже через много лет.
Учащиеся квинты, сексты, септимы и октавы порой прогуливали уроки. Эта практика была неизменной, неистребимой, ее не в состоянии были подорвать ни самые симпатичные отчеты директоров перед школьными отделами Национальных комитетов, ни рапорты председателей школьных организаций Союза молодежи своим районным властям. Учащиеся собирали макулатуру, цветные металлы, ездили на уборку хмеля, старшие еженедельно отправлялись на воскресники в кладненские шахты, назначались вожатыми нарождающейся Пионерской организации, в составе культбригад обеспечивали «художественную часть» торжественных собраний в школе и вне школы — и прогуливали уроки.