Горько-сладкое чувство, охватившее было Франтишка, начало рассеиваться.
— Предлагаю выслушать мнение председателя классной ячейки Союза молодежи, — сказал молодой учитель.
Он не преподавал в классе Франтишка, но был одним из трех учителей, экзаменовавших его при переводе в квинту. Молодой учитель еще не обзавелся новой одеждой и ходил в костюме студенческих лет.
Все повернулись к Франтишку. Его обдало жаром — он понял, что из головы его совершенно выпал загодя подготовленный текст выступления, который дополнялся, исправлялся и наконец был одобрен комитетом ячейки; это выступление апеллировало к предрождественским чувствам и настроениям учителей, к тому, что у многих из них тоже есть дети и что сами они были когда-то учениками. Франтишек заговорил.
Но заговорил не увещательно-просительным тоном, как ему советовали ребята из комитета, а сумбурно и яростно. Он словно бросал в лицо изумленных педагогов деревянную куклу сестры, пестрые кубики братьев, кости и фишки игры «Вверх-вниз».
Резкий контраст между этими дешевыми рождественскими подарками обитателей Жидова двора и невозмутимыми ликами изобретателей «примерных случаев», вечных судей, которые должны бы учить молодежь социализму, ненависти к безнравственности положения, когда одни довольствуются самодельными куклами, а другие уж и не знают, чего бы еще пожелать, вызвал у Франтишка раздражение.
— Мой друг сделал то, что делаем мы все. Иногда по уважительной причине, а чаще без всякой причины мы пропускаем уроки. И вы отлично про это знаете. Но потому, что никто из вас не в состоянии с этим покончить, вы притворяетесь, будто ничего не знаете. По чистой случайности, в которой нет заслуги ни классной руководительницы, ни товарища директора, стало известно, что Моравец прогулял. Об этом-то сразу раструбили, потому что вам это на руку. Наш комитет союза обсудил проступок Моравца и пришел к выводу, что он должен закончить учебу. Мы готовы взять на себя ответственность за его поведение и успеваемость…
— Довольно, — перебил директор возбужденную речь Франтишка. — Вас не просили высказывать мнение о педагогах, вы здесь не для того, чтоб критиковать нас. Покиньте, пожалуйста, учительскую, мы обсудим вопрос о Моравце и… — тут директор многозначительно помолчал, — и о вашем выступлении.
— Минутку, — сказал молодой учитель, знакомый Франтишку по тем давним экзаменам, в то время как остальные учителя оживленно перешептывались. — Не объясните ли вы нам, что вы имели в виду, сказав «об этом-то сразу раструбили»? Значит ли это, что, по мнению класса, Моравцу мало уделялось внимания?
За короткие минуты, протекшие с момента, как он перестал говорить, Франтишек сообразил, что терять ему больше нечего.
— Напротив, ему уделяли столько внимания, сколько он и не заслуживал, — с иронией ответил он и, заметив вопросительное выражение на лицах учителей, объяснил: — С тех пор как Моравец перешел к нам из городского училища, все преподаватели только и делали, что старались доказать ему, будто он никогда не догонит учебный материал…
— Благодарю, этого достаточно, — сказал молодой учитель.
— Подождите в коридоре, по окончании педсовета мы вас пригласим, — уже куда более мирным тоном удалил директор Франтишка.
В коридоре было темно и тихо. Даже трамваев не было слышно, сюда не долетали их хриплые звонки. Франтишка внезапно охватило непреодолимое желание уйти и никогда больше не возвращаться. Этим были заняты его мысли, пока желтый прямоугольник света в конце коридора не призвал его в прокуренную учительскую. Было уже поздно, так поздно, что Франтишек мог рассчитывать только на последний поезд.
— Педагогический совет проанализировал проступок вашего одноклассника, — торжественно заявил ему директор. — Мы приняли к сведению позицию коллектива вашего класса, который готов взять на себя ответственность за дисциплину и успеваемость ученика Моравца. Педсовет постановил наказать его, отметив его поведение тройкой, но предоставил ему возможность доказать, что он ценит оказанное ему доверие и не обманет его…
Франтишек был счастлив и, может быть, впервые в жизни радовался ночному поезду, последнему, ожидающему его сегодня в морозной тьме. А в школьном вестибюле, под часами, которые днем приковывали к себе столько взоров, а ночью так тихо пощелкивали, к Франтишку присоединилась долговязая фигура в широком коричневом губертусе[36].
— Ну как?! — с нетерпением спросил приятель — все эти часы он прождал, забившись в темный угол возле двери в котельную.