Но в одно прекрасное воскресенье, сам не зная почему, он вдруг решает уехать именно сегодня и начинает укладывать свой скудный гардероб в фанерный чемоданчик ярко-красного цвета. И попадает в совершенно неожиданную ситуацию. Ибо отец еще ничего не знает о его решении. Мать, видимо полагая, что, переставив по-другому цветочные горшки и приготовляя для сына тушеного кролика, сумеет вынудить его изменить свое решение, ничего не сказала мужу. А Франтишек, считая, что родители переговорили обо всем, восхищался тактичностью отца; теперь он стоит перед неприятной необходимостью еще раз объяснять, что на последнем курсе института приходится больше заниматься, особенно по вечерам, и что часы, проведенные в скудно освещенных и плохо отапливаемых вагонах, — потерянное время. К счастью, отец оставляет свое мнение на сей счет при себе и даже, кажется, соглашается с сыном. Отец — человек практический, привыкший соразмерять средства с целью.
В тишине, от которой прямо-таки звенит в ушах, Франтишек захлопывает крышку красного чемоданчика. Потом, словно между ним, родителями и остальными детьми происходила ссора и миротворцем выступает именно он, Франтишек разводит руки и дружеским тоном произносит:
— Через неделю, в воскресенье, приеду.
Он еще не знает, что отныне всегда будет приезжать домой только по воскресеньям.
— Приезжай, будем ждать тебя, — сдавленным голосом откликается мать.
— Ну, до свиданья.
— До свиданья.
И все, с приятными улыбками, покивали головой. Захлопнулась за Франтишком одна дверь, другая. В калитке Жидова двора он оглядывается и замечает на ступеньках крыльца маленькие мамины резиновые сапоги, измазанные навозом, а за окном, отдернув занавеску, теснится вся семья. Франтишек впервые переживает такие сцены, и потому на сердце у него легко, а на глазах сверкают слезинки. По миру, разбитому вдребезги, он шел, до сих пор не задетый ни единым осколком, уверенный в своем маленьком счастье, состоящем в возможности и праве находить прибежище в бедных стенах родного дома, под любовной опекой матери. Теперь все будет зависеть только от него. Первые решения, как правило, несложные, дальнейшие бывают серьезными, а те, что следуют за ними, определяют всю жизнь. Но всегда вначале — первое решение, оно ключ ко всем остальным, хотя его-то мы обычно забываем.
Франтишек идет мимо длинного серого коровника, который подмигивает ему маленькими слепыми окошками. Из ворот коровника женщины вывозят тележки с высокими бортами, наполненные тяжелым мокрым навозом. Среди женщин и совсем молоденькие, которым едва исполнилось пятнадцать, и старые бабки. На всех серо-синие застиранные халаты, у всех напряжены мышцы ног; у одних икры белые, стройные, у других — страшного фиолетового цвета, со вздутыми узлами вен. Волосы растрепались, висят космами — волосы серые и тонкие, как мышиные хвостики, и мягкие, отливающие червонным золотом в лучах закатного солнца. Дорогу пересекли две доярки со столитровым бидоном. У бидона два металлических ушка, через которые продет длинный деревянный шест, его концы покоятся на плечах доярок. Лица их горят алым отсветом заката, и бидон между ними как исполинская капля свинца.
Был почти уже вечер, когда Франтишек позвонил в дверь на третьем этаже дейвицкого дома, облицованного желтоватым кафелем. Открыл ему приятель, и встретились они так радостно, будто не видались целый век. Какими бы ни были предпосылки для возникновения их дружбы, чем бы ни был вызван переезд Франтишка — внесла свою долю в радость этой встречи и сама эпоха. Эта эпоха ставит большие цели даже перед малыми людьми. И людей поражают внезапно раскрывшиеся перед ними фантастические перспективы, и не могут люди не видеть контраста между этими перспективами и устарелыми средствами достижения цели. В таких небывалых обстоятельствах люди кажутся себе маленькими и безмерно одинокими. Вот почему эта эпоха — время больших дружб.
Не дав Франтишку разложить свои вещички, его потащили в кухню, набитую мейсенским фарфором. Синий орнамент — везде и на всем. Он оплетает посуду в буфете, тихо пульсирует на тарелке, висящей на стене и маскирующей циферблат часов, он выглядывает из-под сизо-зеленых виноградных гроздьев на плоском блюде. Рукопожатие хозяйки дома коротко, сухо и крепко. Так жмут руки люди, привыкшие пожимать руки и принимать самостоятельные решения.
— Очень хорошо, что вы приняли наше предложение. Одного не понимаю: как могли вы так долго терпеть. Я сама много езжу и знаю, что такое поезда. А ведь меня по возвращении не ждут занятия! И чаще всего вообще никаких дел. Мои мужчины меня берегут. Они не делают различия между мужской и женской работой!