Мать вопросительно посмотрела на Франтишка. Она не знает, правильно ли поняла его. Немного поколебавшись, решилась сказать:
— И воображает о себе невесть что…
Франтишек машинально повторил:
— И воображает о себе невесть что.
Оба встают. Мать показывает Франтишку тоненькие прутики:
— Вот это слива, это абрикос, а там черешня…
Потом они выходят на улицу, мать поворачивает ключ в тяжелом замке на калитке и широким жестом обводит все, что содержится за оградой из проволочной сетки:
— Кому охота начинать с пустого места…
2
Наступил день, когда Франтишек вдруг как-то особенно четко осознал, что он не единственный ребенок в семье. День этот запомнился ему надолго. Во-первых, потому, что отныне с именами его сестры и двух братьев будут для него ассоциироваться и другие фигуры, другие лица, а во-вторых, потому, что именно в тот день он ощутил настоятельную потребность в революционных переменах. Да, он знает наизусть марксистские положения, он изучает исторический материализм и, если пройти мимо бредового замысла преподавательницы чешского языка, которая требовала, чтобы пятнадцати-шестнадцатилетние мальчики с первым пушком на подбородке давали свое толкование труда Сталина «Марксизм и вопросы языкознания», умеет обосновать необходимость революционных преобразований примерами из жизни Уезда, Птиц и Гостоуни, из жизни окраины, которую можно считать и пражской, и кладненской. Но все это не то. Ведь и в Уезде было три случая, когда сыновья из бедных семей окончили реальное училище или архиепископскую гимназию и завершили свою карьеру соответственно в почтовом ведомстве, на железной дороге и в заплесневелом приходе где-то в пограничье. Ежегодно в день поминовения усопших они наезжают в Уезд — в пальто, подбитых кроличьим мехом, — ежегодно под руку со своими бледными женами шагают на кладбище «У двадцатки» (название происходит от номера дома кладбищенского сторожа) и в безмолвном удовлетворении стоят над так и сяк осевшими могилками своих пролетарских родителей, выставляя пред их незрячие взоры свои потертые меховые воротники в тихой и несокрушимой уверенности, что это лучший бальзам для родительских грыж и закупоренных вен — людям более высокого положения свойственно верить в загробную жизнь.
Франтишек, как бы символизировавший собой движение общества, вплоть до дня, когда его сестра выходит замуж, не слишком отличался от этой троицы, появлявшейся в день поминовения усопших. Разве только тем, что у него нет мехового пальто и живы родители.
Сестру его зовут Верой: когда она родилась, всех девиц в богатых усадьбах называли Верами, Мариями и Милушами, причем имя Вера предвещало больший успех. Вер было относительно меньше, их жизнь складывалась удачнее, и в школе они лучше успевали и лучше одевались, из каковых фактов можно с полным основанием заключить, что и родители в свою очередь ожидали от них большего, чем от Милуш и Марий, и относились к ним с более теплым чувством.
Зимой и летом Вера встает в три часа утра. Это потому, что между Уездом и заводом, где она пришивает занавески на иллюминаторы самолетов, лежит столица республики Прага. Зимой Вера носит зеленый губертус и ботинки по щиколотку, под названием «татранки». Голову она покрывает платком, потому что мода пока однообразна и рабочие девчата как-то механически подражают своим матерям. Летом Вера ходит в плаще цвета хаки — очень практичный цвет для поезда, на нем не видна грязь, и вообще другого у нее нет. Какое у нее под плащом платье, никто не знает. Плащ она надевает для защиты от утреннего холодка и снимает его, только когда переодевается в рабочий комбинезон. В конце рабочего дня она проделывает все это в обратном порядке и домой возвращается вечером.
Что мог бы Франтишек добавить еще к описанию своей сестры? Что она каждую субботу приносит заводскую многотиражку и, показывая то на фотографию, то на чью-нибудь фамилию в заметке, говорит: «Вот этого я знаю, у него двое детей» или «Эту я знаю, у нее муж пьяница». Однажды, узнав, что на их заводе работал в свое время Антонин Новотный{59}, Вера удивленно, но с каким-то удовлетворением, не лишенным некоторой гордости, сказала: «А у нас сам президент работал!» На что мать попробовала пошутить: «Но ведь не работает больше!» Вера только руками развела: «Ну зачем же президенту работать на заводе?!»