В день своей свадьбы Вера надела лимонно-желтый костюм, нацепила шляпку с белой вуалью. Такой ее Франтишек никогда не видел. Ему еще надо было проложить дорожку к этой взрослой, серьезной девушке. И вдруг он кое-что вспомнил:
— Да ведь мы с тобой вставали одними из первых во всем дворе! И когда шел снег, от нашего дома к калитке вели только твои следы, а так везде бело. И я всегда старался ступать точно в твои следы.
— У меня ноги-то меньше.
Франтишек счел себя обязанным поправить ее:
— Не ноги меньше, а шаг мельче.
Вера подняла свою длинную стройную ногу, вытянула носок:
— Ну смотри, ясно ведь: моя нога меньше.
Франтишка это растрогало. Быть может, тому способствовала и суетливость празднично одетых родителей. Гостей на свадьбе до жалости мало, а так как мала и квартирка, то все пока стоят во дворе под окном. Непривычно притихшая французская тетка в свободном летнем платье с маргаритками (собственного изготовления) на груди; родители солдата, которого Франтишек впервые увидел тогда на рассвете, под сиренью в садике начальника станции; сестра солдата — она будет свидетельницей. Отец жениха — толстый старый шахтер из Кладно. Видно, что ему немножко не по себе. На нем черный костюм, белая рубашка, неумело повязанный галстук. А день знойный; старик вспотел, хотя, казалось бы, должен был привыкнуть к жаре похлеще — под землей-то. От смущения он то и дело прикладывается к бутылке с пивом. Пиво, как видно, очень теплое, из горлышка выбивается желто-белая пена, но старый шахтер после каждого глотка изображает блаженство и заговорщически подмигивает:
— Вот это пивко! Лучше всего утоляет жажду…
Он полагает, что обязан хвалить пиво — этого вроде ждут от шахтеров. Они ведь работают в самом что ни на есть горячем цехе, в том краю это известно старым и малым. Так что, не желая никого разочаровывать, отец жениха вливает в себя теплый, бурно пенящийся напиток.
Жена его — маленькая, подвижная, как ртуть. Ей ужасно хочется чего-то необыкновенного от свадьбы, только она не знает чего. Такого бы, чтоб на всю жизнь запомнилось! Чтоб еще и много лет спустя можно было из своего палисадничка в кладненском рабочем поселке сообщать соседкам в другие такие же палисаднички, до чего весело было на этой свадьбе, как все нахохотались… Впрочем, вызвать взрыв веселья ей таки удалось — правда, не такого, о каком кричат соседки из окна в окно, — всех изрядно развеселило ее предложение:
— Благословить бы молодых до того, как пойдем в Национальный комитет…
Мать Франтишка глянула на нее чуть ли не брезгливо:
— Для этого квардианы были, только их уже нету…
Тут до всех дошла несовместимость этих двух понятий — родительского благословения и регистрации в Национальном комитете, — и напряженность, вызванная нескрываемым презрением Франтишковой матери, разряжается. Отцы жениха и невесты захохотали. Рассмеялась и сама мать жениха, эта маленькая, юркая разносчица завтраков в шахте, вызвавшая было тягостную паузу. Она рада, что все так вышло, и надеется, что никто не примет ее за дуру. И она еще раз делает попытку устроить что-нибудь такое, о чем интересно было бы потолковать с бабами в лавке и что придало бы хоть немножко блеску ее простенькому существованию — какого-то отсвета лучшей жизни или хотя бы старой доброй жизни, когда все было ясно и понятно. Будто мало ей разносить завтраки черным, оборванным шахтерам… Ну и что! Да, ей мало этого! А кто не слушает советов, тому не поможешь.
Все столпились посреди Жидова двора: французская тетка, родители с той и с другой стороны, два свидетеля — толстушка, сестра жениха, и Франтишек, — два брата последнего и, наконец, жених с невестой; стоят под ослепительным июньским солнцем, жар которого быстро разлагает отбросы в сточной канаве и, как всегда, в не вывезенной вовремя навозной куче, а маленькая мать жениха все никак не угомонится, все старается внести свой порядок в свадебное шествие, какой ей доводилось видеть, когда она служила нянькой у богатых крестьян (впрочем, и для собственных братьев и сестер была она нянькой) или когда они детьми играли в свадьбу где-нибудь на свалке, за околицей родной деревни.
— Что же это мы как стадо! Жениху нельзя идти с невестой. Невесту должен вести отец жениха…
И она пытается придержать своего черного потного супруга.
— Вера, поди сюда! Возьми-ка папашу под руку! Нельзя же… — И оглядывает всех с извиняющимся видом.
А Вера словно в землю вросла, не трогается от своего солдата, чье загорелое лицо приобретает все более кирпичный оттенок.