— Сколько же народу будет называть этот дом своим?
Чем и поймал в перекрещение оптического прицела и Франтишка, и его родителей, и братьев, чье существование разом оказалось в зависимости от милости или немилости снайпера.
До того дня Франтишек не думал, даже просто не способен был связывать с именами своих братьев какие-либо новые лица и фигуры, но после свадьбы сестры он уже не мог забыть их встревоженных взглядов.
Перед компанией открывалось несколько путей выхода из щекотливого положения. Солдата можно просто одернуть, что и собирались сделать его родители. Сделать обиженный вид и заявить, что новоиспеченному родственнику нет никакого дела до количества братьев его жены. К такому варианту, пожалуй, готовились прибегнуть родители Франтишка. Но тут встряла французская тетка:
— Как погляжу я на вас — вам пять домов надо или уж сразу небоскреб!
Всем сразу стало легче. Мысль о пяти домах относится к области фантастики, напоминая одновременно слова песенки «Есть три дома у меня, как куплю, моими станут». К той же области относится и мысль о небоскребе. Так, вместо одергивания или обидных заявлений раздается смех, хотя и несколько принужденный.
Семей, как те, что сегодня породнились, еще не коснулся обычай, позднее приобретший чудовищный размах, — обычай письменно выражать радость по поводу того, что двое молодых людей совершили самое банальное в жизни дело, вступив в брак. Поэтому время, еще оставшееся на несколько подпорченное свадебное веселье, не отнимает чтение телеграмм, в которых посторонние люди оповещали бы о том, как они счастливы узнать о бракосочетании, до которого им нет никакого дела. Несколько осложнившуюся ситуацию спасает то, что, прогрохотав по Жидову двору, на мотоцикле является то один, то другой из приятелей новобрачных с заранее подготовленными, но, скорее всего, искренними поздравлениями. Эти случайные поздравители да бдительность французской тетки сделали то, что толстый шахтер, его маленькая жена, их сын-солдат и Вера приходят в отличное настроение; вечером они садятся в местный поезд из пяти задымленных вагонов и, с полминуты помахав остающимся, скрываются в бледном зареве, которое порой вспыхивает над «Польдовкой», чьи строения издали похожи на разбросанные кубики.
Когда поезд окончательно скрывается из глаз и зарево погасает, провожающие возвращаются домой. У каждого из них, начиная с французской тетки и кончая младшими братьями Франтишка, есть не меньше десятка причин отбросить попытки склеить осколки иллюзии насчет домика посреди веселого садика, где щебечут воробьи и стремительно носятся ласточки.
Под звяканье посуды, которую французская тетка вместе с матерью Франтишка отмывают от присохших остатков капусты, кофейной гущи и крошек сдобного кекса, идет болтовня ни о чем — мол, а свадьба-то вроде получилась удачная, и Вере, если она теперь будет работать в Кладно, уже не придется таскаться по поездам. Французская тетка заметила между прочим, что, когда Франтишек закончит институт и станет паном советником в дорогой шубе, весь Жидов двор сядет перед ним на задницу. На это Франтишек возразил, что учится вовсе не для того, чтоб перед ним садились на задницу, а уж тем более кто-нибудь с Жидова двора, где он вырос, где носил соседям гостинцы, когда резали свинью, и где дрался с ребятами Малого стадиона за сомнительную честь Жидова двора. Эти его слова принимают как своеобразно выраженное уважение к народно-демократической системе образования — и оставляют без реплик.
Тем более поражена семья, когда на следующее, то есть воскресное, утро Франтишка уже и след простыл. Сначала все решили, что слишком много разговоров наслушался он о заботах семьи, что родственники ему опостылели и отправился парень искать забвения в Праге. Но тут они ошибались: кое-какие признаки свидетельствовали о том, что Франтишек не уехал. Тогда стали думать, что он пошел погулять. Однако и тут они оплошали. Во-первых, никто не взял в соображение, что окрестности Уезда решительно не созданы для прогулок, а во-вторых, они забыли, что Франтишек становится одним из тех людей, у которых с возрастом, помимо мышц, костей и бороды, развивается и мозг, способный не просто заучивать марксистские положения, но и использовать их на деле, проводя аналогию с жизнью людей, среди которых он вырос, которым носил гостинцы, когда резали свинью, честь которых отстаивал с помощью рогаток и снарядов в виде перегоревших лампочек и гвоздей для лошадиных подков.