Тут не выдерживает французская тетка:
— О чем вы толкуете, пани, какие нервы? Нервы были у дамочки, у которой я служила до отъезда во Францию, — это когда ее благоверный к другой ушел. Куда ж это нас социализм-то заведет, коли у каждой свинарки нервы окажутся?
Соседка виновато улыбается:
— Легко вам говорить! Не вы там живете-то…
На каменистой дороге, соединяющей эти три участка, собралась кучка людей, которые держат себя так, словно они — переселенцы давних времен, случайно сошедшиеся в столице Нового Света по ту сторону Большой Лужи и предающиеся воспоминаниям о далекой отчизне. Эти люди все убеждают друг друга в том, что сделали правильный шаг, и радуются как дети: ведь не одни они покинули свою сырую, темную нору и двинулись навстречу новой жизни, которая, подобно рождественскому «розану», должна расцвести посреди грязи, битого камня, репьев и терний. Радости их не суждено было длиться долго. Всего несколько дней.
Потому что несколько дней спустя по дороге от Уезда к станции прикатили бульдозер и два экскаватора. Они подъехали к одинокой, заброшенной сторожке среди полей, напротив которой торчит огромный обшарпанный щит с огромной обшарпанной надписью «Кинотеатр». Так и есть! Все владельцы мелких участков это знали. Все видели бесчисленные колышки, обозначавшие места, где встанут новые дома, которые по проекту строителя, обитающего в вилле «Йиржинка», построит госхоз для своих работников. Правда, слушая подобные разговоры, люди недоверчиво отмахивались: «Знаем, знаем. Кто это и когда сделал хоть что-нибудь для рабочего человека? Вбили для отвода глаз колышки в землю, тем все и кончится!»
Если б хоть это место не было так близко от участков индивидуальных застройщиков! Если б ходить им на свои участки другой дорогой! Полдеревни обошли бы стороной, через Белую гору ходили бы, мимо «Польдовки», мимо завода имени Носека! А то, как взвоют экскаваторы, сейчас же вокруг них собирается толпа, прямо пчелы в улье! У скотниц, у конюхов, у бывших батраков, а ныне пенсионеров, у детишек есть досуг глазеть и восхищаться — то молча, то вслух — отличной работой мощных машин.
День за днем ходит Франтишек со своей лопатой мимо этой веселой ярмарки. Вечер за вечером являются родители помогать ему. Восторги по поводу первых квадратных метров земли, освобожденной от дерна, постепенно сникают; а так как зевакам скучно долго стоять на одном месте, то они шляются и по участкам индивидуальных застройщиков, смотрят через проволочную сетку оград, как надрывается Франтишек. К счастью, долгие годы его учебы в Праге, а особенно последние месяцы, что он живет у Моравцев, сделали свое дело: этот дочерна загорелый полуголый молодец в желтых, перемазанных в земле вельветовых брюках никому здесь не близок, и его единоборство с землей, которую он все больше и больше обнажает, далеко отбрасывая лопатой куски дерна, не вызывает ни смеха, ни презрения к тщетности ручного труда в сравнении с машинами, работающими по соседству. Тем больнее задевают зрители отца и мать Франтишка.
— Господ из себя строите, — сурово сказал однажды отцу Франтишка конюх Беднарж — он-то знал, что первым перетащит свои пожитки в новый дом: его портрет, увеличенный во много раз, уже несколько лет красуется у ворот госхоза среди портретов других рационализаторов и передовиков; Беднарж, впрочем, уже не конюх: его выдвинули в бригадиры, и теперь он рассылает подводы, плуги, тракторы, сноповязалки то к сторожке, то к бывшему монастырю, то к станции, то в направлении Гостоуни. Если принять в соображение строгую иерархию в деревне, где и кузнец — господин, и колесник — господин, и шорник тоже, станет ясно, что раз человека, не имеющего ни экономического образования, ни даже диплома об обучении ремеслу, призвали распределять работу среди других, то это что-нибудь да значит. Неудивительно поэтому, что Беднарж чувствует себя не только призванным, но и избранным.
— Сюда, — он обводит пальцем окрестности сторожки, — мы скоро переселим всю деревню. А как снесем Жидов двор и все наследие эксплуататоров, предоставим дом и вам. Так что не валяйте дурака да засыпьте то, что выкопали.
— Вы, пан Беднарж, хуже нашего зятя, — вмешалась мать Франтишка, не давая мужу слова сказать, — тот тоже воображает, что лучшим образом воспользуется благами республики, если после работы повалится на кушетку. Наши норы капиталисты сто лет строили, а вы воображаете, будто за год всех нас переселите. Социализм не господь бог, который за семь дней мир сотворил!
— А я этим сказочкам не верю! — победным тоном объявил выдвиженец.
Что скажешь на такую реплику? Разве рукой махнешь. Только на это и оказался способен Франтишков отец, меж тем как мать продолжала, все больше волнуясь: