— При свечке рыбьих костей не разглядишь…
Тени, как вспугнутые крысы, бросились под кровать, к ларю у печки, под шкаф. Исчезли из глаз, исчезли из сердец родителей и сыновей. Ах, эти бывшие батраки! В получку, бывало, купит связку сосисок, большой каравай хлеба да пива кувшин. Кто из них пожелал бы большего? А сегодня у них вместо сосисок на сковороде куски карпа. Все это побуждает отца вздохнуть:
— Или возьмите зайца. Сколько их бегает по полям, а мы нынче впервые зайчатинки отведаем…
Взгляды всех с приятностью обращаются к двери, на которой висят две окровавленные заячьи шкурки, набитые соломой. Они вывернуты наизнанку, мехом внутрь, а на кухонную дверь их повесили потому, что за пределами квартиры их обязательно стащат. А так после праздников их купит за десятку «кожевник» Штедронь. Тот, у которого руки вечно замерзшие и вечно в крови от шкурок, а под носом желто-зеленая свеча. Богач. Это он закопал у себя на огороде сноповязалку, травокосилку, веялку и косу; зато он ездит на велосипеде по деревням — чисто Агасфер — и скупает шкурки кроликов, зайцев, коз. Вынет, бывало, из замызганного бумажника окровавленную десятку, примолвит ненавидяще: «Живете ровно графы какие. Да умеете ли вы, матушка, как следует шкурку-то снять? Эх, нет на вас хозяев! Управляющих, директоров, приказчиков… Чтоб вам той картошкой питаться, которая в поле осталась, да колоски подбирать!»
Мать купила пару битых зайцев за несколько крон: в госхоз их привезли целых две телеги.
Поужинав, семья вышла во двор. Пока все любовались хитренько подмигивающими звездочками, мать в комнате разложила подарки, потом зажгла на елке электрические свечечки, собственноручно сделанные братом Франтишка, который учится на токаря в Брно. Это чудо вызвало всеобщее восхищение. А когда насытились этим зрелищем, сразу превратились в коробейников. Разворачивали свертки с рубашками, носками, майками, перчатками, свитерами… В комнате запахло, как в универмаге на главной улице в Париже. Но скоро всех прохватил холод. Забыли затопить в комнате! Один из братьев поспешно сунул в печку газеты, поджег. Заплясали искры. То-то радость! Позже затопили — значит, дольше будет держаться тепло, может быть, сохранится и до утра. Там будет видно. Пока в печке только искры проскакивают, а больше ничего. Ага, вот! Из топки, наполненной опилками, вырвался мощный гейзер с таким громоподобным уханьем, что даже стекла в окнах задребезжали, потом печка стала попыхивать уже тише. Едкий дым повалил в комнату; на пол, чисто вымытый праздника ради и на сей раз не прикрытый мешками, вывалились огоньки, быстро превращаясь в черные крупинки. Универмаг разом превратился в черную баню. Кашель, чиханье. Мать, взяв на себя обязанности брандмейстера, сильными взмахами веника смела все это безобразие под печку.
— Не напустите дыма в кухню!
В кухню проскальзывают поочередно, боком, чуть приотворив дверь, проворно — как браконьеры в кусты.
— Последний — гаси елку! — скомандовала мать.
Если взрыв опилок в печке превратил чистую комнату в баню, топящуюся по-черному, то кухня — благодаря подаркам — смахивает теперь на артистическую уборную. Сыновья и родители поочередно вертятся перед полуслепым зеркалом. Но скоро, несмотря на новые свитеры и носки, все опять начали зябнуть. Что ж, так и бывает в уборных бедной бродячей труппы… Удивляться нечему: в комнате тепло улетучилось в открытое окно, а в кухне догорает огонь в бывшем молочном бидоне; что же касается кафельной плиты, то она уже давно остыла. Семья решает провести остаток вечера в постелях, согреться под перинами — ведь утром будет до ужаса холодно!
Нынешнее рождество, помимо электрических свечек и подарков, превративших квартиру в универмаг, приносит с собой еще один сюрприз: каждому отдельную кровать.
А утро действительно наступает страшное. На улице ртуть в термометре спустилась до двадцати пяти ниже нуля. В доме не намного теплее. Квартирка из комнаты с кухней, с обледенелыми окошками, словно плавает в морозном тумане, как брошенный челн. Отец и мать завозились тихонько, как мыши в кладовке. Мать отправляется в коровник, отец на станцию. Для них, в сущности, праздник кончился. Перед уходом успели затопить — пускай сыновья проснутся в тепле. Если, конечно, до той поры печка не погаснет. Но она не погасла.
Братья, давно отвыкшие от родного гнезда, просыпаются вскоре после ухода родителей. С чашкой чаю в руках подсаживаются они к печке, по очереди отщипывают от рождественского пирога — и не могут избавиться от некоторого разочарования. Тепло распространилось уже во все уголки кухни, по стеклам стекают слезинки, капают на пол, образуя лужицы. Младший брат, глядя на игру капель, весело бросает: