Ядринцев подошел к мужикам, поздоровался, и те, приняв его за начальство, смотрели на него с каким-то отчаянным выжиданием.
— Что собираетесь строить? — спросил Ядринцев и вдруг увидел в углу навеса несколько уже готовых, поставленных к стене, один к одному гробов. И все понял.
— Боже мой! — воскликнула Вита, горячо взглядывая на Ядринцева. — Николай Михайлович!.. Зачем столько гробов?
Высокий, худой и сгорбленный мужик, в почти истлевшей на плечах, неопределенного цвета рубашке, положив на верстак еще неоструганную доску, внимательно посмотрел на Виту и тихо пояснил:
— Гробы, известно зачем… Кажин день, барышня, требуются. Вчера тридцать два сколотили, а седни вот сорок надо… А скоко завтра — один бог ведает.
— Но это же, это… — шептала потрясенная Вита, не находя слов, резко повернулась и пошла, побежала к бараку. Однако дорогу ей неожиданно заступила какая-то женщина, не пуская к двери, пытаясь что-то объяснить… Вита взмахнула рукой, словно отстраняя женщину, слышен был ее гневный, полный горячего нетерпения и решимости голос:
— Пропустите сейчас же, вы не смеете меня задерживать!
— Нельзя, не велено, деточка, — мягко, ласково даже говорила женщина. — Хворые там.
— Тем более пропустите, — сказала Вита. — И запомните, не деточка я, не деточка, а врач… фельдшерица из санитарного отряда. Мы приехали, чтобы помочь вам. Из Петербурга.
Женщина медленно посторонилась, отступила, и Вита стремительно вошла, не вошла, а влетела в барак.
Днем в переселенческом дворе, под старыми раскидистыми березами, на зеленой лужайке, были поставлены один к одному сорок наскоро оструганных гробов. И явившийся вместе с дьяконом священник, маленький и седенький, с развевающимися, словно лен, волосами, в шитой серебром ризе, как-то наспех, невнятно отслужил литию. Было душно. Пахло острой прогорклостью березового листа, сосновой стружкой, ладаном… Синеватый дымок струился в воздухе, причудливо извиваясь, истаивая и вновь возникая, и птицы над головою, в зеленой густоте берез самозабвенно и тоненько насвистывали.
Люди стояли, придвинувшись вплотную друг к другу, подавленные горем, и Ядринцев, разглядывая их лица, удивлялся одинаковости, схожести этих лиц, словно общая нужда и беда не только сближала их, но и делала неотличимо похожими… Тишина была напряженная и неестественная, казалось, ничто в мире не в силах ее нарушить — ни пенье птиц над головою, ни ржанье коней на лугу, за Турой, ни чьи-то отдаленные голоса на реке, всплеск воды, ни еще какие-то глухие странные звуки, доносившиеся как бы из другого, непостижимо далекого мира… Здесь, в этом обширном дворе, обнесенном трехжердным пряслом, был свой мир, грубый и реальный, верить в который не хотелось и не верить было нельзя.
Ядринцев увидел Виту Русанову. Она стояла напротив, по другую сторону, отделенная четырьмя рядами гробов, и смотрела на него пронзительным, зовущим взглядом… Лицо ее было мертвенно бледным. Показалось, что Вите плохо и она вот-вот упадет… Ядринцев, стараясь не потерять ее из вида, осторожно и медленно стал продвигаться вдоль длинного ряда больших и не очень больших, маленьких и совсем крохотных, словно игрушечных, гробов, завороженно глядя на кукольные детские лица, уже тронутые печатью необратимости, но еще хранившие выражение недетских земных страданий… Он продвигался медленно, видя, что и Вита с противоположного конца тоже движется, идет навстречу, неотрывно глядя на него; и еще он видел краем глаза застывшие в торжественной отрешенности лица молодого парня, гроб с телом которого замыкал первый ряд, старухи в белом миткалевом платке, женщины, старика, девочки лет двенадцати, солнечные блики падали на нее сквозь густую листву берез…
Ядринцев почувствовал горячее прикосновение к своей руке, вздрогнул. Вита смотрела на него с отчаянием, глаза ее блестели, полны были слез.
— Николай Михайлович! — сказала она, задохнувшись. — Николай Михайлович!.. Это невозможно. Сорок гробов… Страшно и невозможно! А на завтра, знаете, сколько делают?..
Ядринцев знал, но не хотел сейчас об этом говорить.
— Пойдемте отсюда, Вита, — сказал он тихо, сжимая влажные, дрожащие пальцы ее в своей руке. — Пойдемте, Вита. У нас много дел. Пойдемте к живым. Они нуждаются в вашей помощи…