Окончив трапезу, мы сразу же вернулись к себе в палату: Козявкина и все члены нашей банды уже были на месте. Гоги и я спрятались за дверью, а остальные наши сообщники примостились на кроватях. Стало тихо, все ждали, затаив дыхание...
Время, казалось, замерло и тянулось, как жевательная резинка. В коридоре висела гулкая тишина - не слышно ничьих шагов. Я начал было уже подумывать, что, по-видимому, Аркаша не придёт, - наверняка он что-нибудь пронюхал, а, значит, - все наши старания - зря!
Но вот до моего заострившегося слуха донеслось легкое поскрипывание паркета в коридоре, - оно медленно приближалось, а потом, вдруг, внезапно замерло прямо у нашей палаты.
"Тук-тук-тук", - в дверь осторожно постучали. "Это - они!" - электрическим разрядом ударило мне в мозг..., и все мышцы разом напряглись.
- Заходите, заходите, дорогие Вова и Аркаша! - лилейно пропищала, проникшаяся своею ролью, девица Козявкина.
Дверь со скрипом приоткрылась, и в нашу палату, один за другим, робко протиснулись два жиртреста: сначала - Аркаша, а потом - Вовик. Оба они были красны от смущения и, глупо улыбаясь, переминались с ноги на ногу, не зная, что сказать.
Гоги подал незаметный знак глазами ребятам из нашей банды, и те, мгновенно подскочив к Вовику с двух сторон, схватили его за жирные, потные руки и выволокли в коридор, - чтобы не мешал.
В то же мгновение мы с Гоги яростно набросились на Аркашу. Наш застигнутый врасплох и ополоумевший супостат, не понимая, что с ним происходит, дико заревел, схватил щуплого Гоги в охапку и с треском вышвырнул его из палаты наружу. При этом Гоги зацепился за полуоткрытую дверь ногами так, что она соскочила с одной из петель.
Затем Аркаша с тем же диким рёвом набросился на меня, придавил своей многопудовой тушей и стал довольно уверенно (несмотря на моё активное сопротивление) запихивать меня под кровать.
Во время этой безобразной сцены Анжелика Козявкина душераздирающе визжала: "Помогите, спасите, убивают!!!" И, конечно же, на её визг сразу же прибежала дежурная нянечка Авдотья Савишна, - румяная и круглая, как колобок, весьма бодрая старушка. Она мужественно ринулась в самую гущу схватки и быстро прекратила наш бой.
В результате, весь тщательно продуманный план расправы над жиртрестом бездарно провалился, и Аркаша ушёл невредимым. Правда, - хорошо, что и нас с Гоги добрая Савишна не наказала, а только слегка пожурила.
....................................................................................
Жизнь иногда предоставляет второй шанс в замену упущенного. Так, мне была послана снова возможность расправиться с Аркашей. Да, о наказании супостата я только тогда и думал, представляя, как ужасно оно будет.
Наше пребывание в здравнице имени товарища Хамидзе близилось к концу. За день до отъезда, в актовом зале санатория, должен был состояться прощальный вечер. К нему всех детей тщательно готовили: погладили каждому парадную одежду, заставили всех выучить по стихотворению или песенке. А вечером, накануне праздника, всех нас насильно загнали в душевые - даже тех, кто мыться совсем не любил.
Я стоял в этот раз под душем долго, получая от купания несказанное удовольствие: тёплые струи ласково скользили по моему гладкому от мыла телу, приятно щекоча грудь, живот и бока. Кроме меня в душевой комнате был Гоги и ещё несколько мальчиков, - но они вскоре ушли, и я остался один. О, как приятно мыться, когда тебе никто не мешает!
Вдоволь напарившись, я уже собирались выключать душ и идти в раздевалку вытираться, как, вдруг, - произошло чудо. В душевую неслышной тенью вплыл голый жиртрест, Аркаша Подпеньный.
По-видимому, в пару, Аркаша сразу меня не заметил и встал под душ прямо напротив: протяни руку - и достанешь его! Мой враг принялся намыливаться, громко пыхтя и сопя, а его румяные жиры при этом томно колыхались в туманном, влажном и жарком воздухе душевой.
- Ну, нет, - я не упущу теперь свой шанс, - жиртрест отсюда живым не уйдёт! - пронеслось в моей голове.
Не знаю, почему, но я решил оторвать ему пиписку. Она, розовым, извилистым червячком, болталась под самым Аркашиным пузом: ну, прямо, - хвостик тыквы!
Я весь напружинился, затаив дыхание, - как рысь перед прыжком..., и - бросился на толстяка из укрывавшего меня горячего пара...; при этом я крепко ухватил его розовый хвостик всеми пальцами правой руки. Аркаша по-поросячьи взвизгнул от испуга и неожиданности и вцепился своими двумя пухлыми ладошками в мою жилистую руку, пытаясь освободить писательный аппарат. Но, - не тут-то было! Я тянул, что есть силы его пиписку на себя. Она была вся в мыле и выскальзывала из сжатой ладони. Однако мне всё же удалось растянуть жиртрестский хвостик почти до метра в длину..., но он был упругий, как резинка у рогатки, и никак не отрывался.
Во время моих попыток лишить его пиписки, обезумевший от боли, Аркаша дико вопил. К счастью для него, на крик в душевую прибежала встревоженная Савишна в сопровождении другой нянечки - старой и свирепой грузинки Хумли - тоже довольно круглотелой - и молоденькой, рыжей и тощей медсестры Воблиной.
Три крепких тётки зверски набросились на меня - маленького и хрупкого ребёнка, - схватили за руки и за ноги и в момент оттащили от Аркаши. Так жиртрест был спасен и остался с пипиской. Но, всё же, согласитесь, что на этот раз мне удалось его здорово проучить!
....................................................................................
Ещё великий русский писатель Достоевский в своё время справедливо отметил, что за преступлением обычно следует наказание. А, так как в глазах персонала санатория я совершил тягчайшее преступление, то - нет ничего удивительного в том, что меня наказали, запретив присутствовать на прощальном санаторском вечере. В то время, когда все дети веселились, танцевали и объедались шоколадными конфетами, дежурившая в этот день злюка-Воблина, уложила меня в кровать без трусов, чтобы я ни под каким предлогом не мог вылезти из-под одеяла. Ведь не пойдёшь же с голой попой на праздник!
Да, я был жестоко и постыдно наказан! Утешала лишь мысль, что я пострадал за правое дело. Так считал не только я, но и все ребята из нашей банды, а также девица Козявкина, ну и, конечно же, мой замечательный друг Гоги, который от души сожалел, что ему не выпал шанс оказаться на моём месте.
....................................................................................
Не знаю - кто настучал, - но довольно быстро после возвращения из санатория до моих родителей и Шмуля Шмульевича дошли вести о моём "безобразном поступке в отношении Аркаши". Мама сказала, что ей очень стыдно за меня и, что она теперь не может показаться на глаза Шмулю Шмульевичу... Она много раз убедительно просила папу (имея в виду, конечно, меня, а не маститого профессора): "Ну, хоть ты как-то повлияй на него!". А тот, в свою очередь, с неохотой отрываясь либо от газеты "Советский спорт", либо от футбольного матча по телевизору, бубнил под нос всегда одно и то же: "Ну, что ты хочешь - возраст..."
Некоторое время спустя мы, всё же, показались Шмулю Шмульевичу на глаза, - для того, чтобы он снова пощупал мой уже подлеченный живот. И тогда добрейший профессор сказал, что его очень позабавило мое нападение на жиртреста, и что, по-видимому, в моём возрасте он бы поступил точно также, потому что тоже не любит толстяков, за исключением, конечно, своей дражайшей супруги - Ноны Абрамовны. А потом мы долго пили горячий индийский чай, заваренный с цветками липы.
Париж, 1997 г.