Нашей задачей было проверить, что вся техника в наличии и расписаться об этом в хранящемся в сарайчике вахтенном журнале. Далее следовало переночевать в парке, оберегая вверенное нам армейское имущество от возможных расхитителей и хулиганов, а утром вернуться в лагерь. Днём парк не охранялся, так как практически всё время в нём проходили занятия. Пересчитав боевую технику и убедившись, что все танки - на месте, - мы сделали соответствующую запись в журнале, а затем решили немного перекусить. Вскипятили на мазутной печке воду, взятую из цистерны полевой кухни, стоявшей рядом с вагончиком, и заварили чай, который прислал Баю из Казахстана любящий папаша. Восхитителен был этот чёрный, густой, горьковатый напиток, которым мы запивали куски ржаного хлеба с маслом, захваченные в солдатской столовой. Только железная кружка обжигала пальцы, и, чтобы её удержать, приходилось натягивать на ладонь рукав гимнастёрки.
Уже совсем стемнело, и лес вокруг нашего убежища замер беззвучно, освещённый взошедшим матовым шаром луны. Тишина немного давила на нас, и наши голоса, при разговоре, казались слишком громкими и неестественными. Мы почувствовали, что в вагончике явно не хватает телевизора, расколовшего бы своими звуками тишину ночного леса. Однако такой роскоши в танковом парке не полагалось! Ну что ж, - делать нечего! И мы решили ложиться спать. Забрались, не раздеваясь, под сыроватые одеяла и растянулись на своих жёстких ложах.
Только я стал засыпать, как что-то задребезжало, зашуршало около печки. Я открыл глаза и в блёкло-голубом лунном свете, проникавшем через окошко вагончика, увидел крупную, длиннохвостую крысу, копошившуюся прямо у моих ног. Я шевельнул сапогом, и она серой молнией скрылась за печкой. Это был "местный сторожил", - ручная крыса по прозвищу Машка. Она жила в земляной норе под вагончиком и каждую ночь залезала в него (в поисках пищи для своих крысят) через дырку, прогрызанную ею в полу за печкой. Про Машку нам как-то рассказали ребята, уже дежурившие в парке, предупредив, что следует оставить ей за печкой пару кусков хлеба. Тогда, вместо того, чтобы шуметь, она заберёт их и спокойно уйдёт к себе в нору. Конечно же, мы забыли и про крысу и про хлеб!
Я привстал с нар и пошарил рукой по столу. К счастью, там оказалось несколько, оставшихся от нашего чаепития ломтей хлеба, завёрнутых в газетную бумагу. Взяв три самых больших куска, я бросил их за печку и снова лёг, стараясь не двигаться и прислушиваясь, не зашумит ли снова Машка?...
Душный вагончик заполнился равномерным, разноголосым похрапыванием моих мирно спящих товарищей. Очевидно, что Машка разбудила только меня. Терпеть не могу крыс, а тем более ночевать в их компании!
Вскоре за печкой снова зашуршало, но довольно быстро затихло, - по-видимому, Машка унесла свою добычу в нору.
Сон медленно обволакивал мою тяжелеющую голову. Крыса больше не шумела.
ХI
На следующий день - в пятницу - мы возвращались в лагерь той же лесной дорогой, - не особо выспавшиеся, с помятыми неудобными нарами боками. Несмотря на раннее утро, - было ещё только полседьмого - солнце уже начинало припекать. Значит, день будет опять жаркий. Мы шли ходко, - надо было успеть в лагерь к завтраку, - иначе до обеда останемся голодными!
Что за чудо - лес ранним утром! Солнце лучисто играет в росинках, усыпавших траву; птицы заливаются многоголосым, неумолчным хором; и запахи свежести, влаги и цветов парят в прозрачном, сладко-пьянящем воздухе.
Пройдя примерно половину пути, мы увидели вдалеке, метрах в пятистах, вынырнувшую из-за поворота просеки вороную кобылу, тянущую телегу. На телеге, кроме кучера, сидело ещё двое мужиков, которых издалека мы не могли чётко разглядеть. По-видимому, люди, ехавшие в обозе, также нас заметили, и кучер остановил лошадь, явно поджидая наше приближение.
Мы насторожились: "Что за чертовщина, кто это может быть?! Уж не дисбатовцы ли? Однако, нас - четверо, - как-нибудь отобьёмся!" И мы с деланной уверенностью продолжили наш путь.
Подойдя поближе, мы разглядели, что сидящие на телеге были мужики деревенского вида, в гражданской одежде, - по-видимому, колхозники. В куче жёлтой соломы, застилавшей телегу, светилось что-то оранжевое... Да, ведь это же - огненная шевелюра пропавшего прапорщика Полено!!
Действительно, на соломе лежал прапорщик, - в полной военной амуниции... Услышав наши приближающиеся шаги, он приподнялся, с трудом, на локте и уставил на нас свои мутноватые, рыбьи глаза. Бледно-синее лицо его несколько распухло и поросло золотистой щетиной.
- А, товарищи курсанты, - прохрипел он, с трудом ворочая языком, - я болен, только - никому ни слова, это - военная тайна..., - не то - згною, ить вашу мать! И прапорщик, со стоном, снова плюхнулся на спину, как безжизненный кусок дерева, - и обратил свой отвлеченный взор в белёсо-голубой шатёр неба, расстилавшийся над нами.
Колхозники, сидящие рядом с прапорщиком, обрадовались тому, что мы из лагерей и попросили показать туда дорогу. Мы уселись вместе с мужиками на телегу, - с трудом, - было тесно, но места, всё же, хватило на всех...
По пути мужики рассказали, как они - сельские рыбаки - вышли вчера утром на своей моторке на Хрюню, - проверять расставленные на ночь сети. "Плывём мы себе спокойно и, вдруг, видим - навстречу течение несёт пустую вёсельную лодку. Подошли поближе, - а в ней на полу, в луже, лежит мужик в военной форме и с удочкой в руках... - и не шевелится... Подумали сначала, что - труп, утопленник. Ан нет, - дышит, и водярой от него разит метров на десять!
Подогнали лодку с мужиком к берегу, вытащили его и отнесли в избу. Там он и очухался, - видно набрался с вечера, катаясь на лодке, и плюхнулся на её дно спать, - хорошо ещё, что не в воду! Мужика от сырости разбил радикулит, и он совершенно охрип, так что поначалу он не мог ни двигаться, ни говорить. Пришлось его растирать самогоном, да и вовнутрь дали - немного опохмелиться и глотку прочистить.
Весь день и всю следующую ночь провалялся он на печи в избе. Добиться ничего путного от него было не возможно. Иногда только хрипел, что выполняет, мол, важное боевое задание, и что нужно его как можно быстрее доставить в Хлюпинскую в/ч..., за что Родина вынесет нам благодарность. Вот и везём..."
XII
Уже к вечеру того дня, когда объявился прапорщик Полено, в лагере, не понятно каким образом, всем стала известна история его приключений.
Исправно доставив и сдав раненого курсанта Рабиновича в лазарет Хлюпинской в/ч, товарищ Полено решил не ехать сразу в лагерь, а немного отдохнуть от тягот армейской службы. Тем более что было уж очень жарко и так хотелось хоть на несколько часов почувствовать себя расслабившимся отпускником. Он оставил "Газик" во дворе лазарета и вышел в город, на мощёную серым гранитом набережную реки Хрюни. Выпив у первого же попавшегося лотка кружку ледяного пива и утолив, таким образом, мучавшую его нестерпимую жажду, прапорщик стал думать, чтобы такое предпринять? Пойти, что ли, в знаменитый Хлюпинский кабак "Мухомор" и нажраться там до ощущения неземного блаженства? Нет, - это слишком пошло, - хотелось чего-то свежего..., - общения с природой, например! И счастливая мысль осенила тут товарища Полено: поехать на рыбалку! Да, - именно, на рыбалку, - он был заядлым рыболовом, но из-за занятости уже целый год, пожалуй, он не брал в руки снасти!
Для осуществления своего плана прапорщик купил в гастрономе на имевшуюся у него небольшую сумму денег две бутылки водки и закуску: воблу, солёные огурцы и буханку ржаного хлеба. А в магазине "Ударный спорт" - симпатичный набор "Пионер-рыболов-любитель", выпускаемый Всесоюзным обществом рыболовов и охотников. В наборе имелось всё минимально необходимое для рыбной ловли: небольшая, полностью оснащённая, бамбуковая удочка, а также запасные поплавок, несколько катушек с леской и коробочек с грузилами и крючками. В заключение всего, товарищ Полено взял напрокат на сутки, на Хлюпинской лодочной станции, свежевыкрашенную в голубой цвет, вёсельную лодку.